Мальчику сунули черствую краюху и объедки, оставшиеся от фазана. Он вонзил зубы в хлеб и, хоть сам чуть не помирал от голода, разжевал немного для волчат. Серый сердито скалился, зато белая сразу потянулась к его руке. Она впервые посмотрела Пипу в глаза и издала звук вроде кошачьего мяуканья. Мальчик с улыбкой погладил ее по голове.
– Бедные крошки, – вздохнул Брок.
Пип был так увлечен кормлением волчат, что едва не забыл о Троге. Пес тихо подвывал. Мальчик протянул ему остатки хлеба, и Трог проглотил его, почти не жуя.
Потом их подняли на ноги и опять потащили за лошадьми. Журчание воды сделалось громче очевидно, место, где сливались две реки, уже близко. Палец насторожился и вглядывался в тени между деревьями, покрывавшими оба берега. Мальчик, не теряя времени, оставлял следы и заламывал ветки везде, где только мог, хоть уже и не особо надеялся, что мастер Спар его найдет.
Да нет, найдет, конечно, и очень скоро. Только вот долго ли он будет искать непослушного, безответственного грубияна? Надо оставить какой-нибудь знак, чтобы мастер Спар уж точно его заметил. Руны, решил Пип. Рунных заклятий он не знал, зато мог составлять из знаков слова.
Возможности выцарапать записку все не было. На конец Всадник остановился, раздумывая, какую тропу выбрать, и Пипа привязали к большому ясеню с растрескавшейся от старости зеленовато-серой корой. Он тут же принялся исподтишка царапать дерево своим камнем.
– Ты чего это задумал? – спросил Брок. – С тобой неприятностей не оберешься.
– Не попробуешь – не получится, – ответил Пип.
– Вот я в жизни не пробовал по воде ходить, а знаю, что не выйдет.
Пип только прищурился, считая эти слова недостойными ответа.
Спустя какое-то время они дошли, наконец, до места, где Белоструй впадал в Лешую. По приказу Всадника разбили лагерь и просидели в нем два долгих голодных дня, доедая черствый хлеб и остатки фазана. Охотники все больше нервничали. Когда второй день стал клониться к вечеру, Всадник вдруг вскочил на ноги, велел товарищу оставаться на месте, покуда он сам пройдется по окрестностям, и скрылся в лесу.
Рыбоглазый овиссиец сел на краю прогалины так, чтобы видеть острый угол двух сливающихся рек. Пипу было чудно: два потока вдруг оказывались одним, соединяясь легко и просто, будто ладони влюбленных.
Всадник отсутствовал довольно долго. Палец явно встревожился. Он проверил тюки, тщательно осмотрел оружие Пипа и Брока, притороченное к седлам, и, довольно крякнув, достал из колчана пару стрел. А затем принялся отвязывать украшенный слоновой костью Пипов лук.
– С ума сойти, какое дорогое оружие для пацана из простых, – проговорил он себе под нос, вглядываясь в тени – не покажется ли Всадник. Рявкнул на кобольдов, потом привалился спиной к стволу старой ивы и стал натягивать тетиву в боевое положение. – Где его носит?..
Ну, решил Пип, вот она и возможность. Дюйм за дюймом он стал продвигаться поближе к вьючному пони, к которому был привязан цепью. Палец смотрел в другую сторону. С каждым шагом сердце мальчика билось все сильнее. Наконец до пони оставался всего фут… и тут Палец с безразличным видом наложил на лук стрелу и направил ее Пипу в живот.
– Слышь, парень, садись-ка ты, где сидел.
– Да я только хотел волчат проверить, как они там, – невинно ответил Пип.
Охотник кивнул.
– Ага, конечно. Я так и думал. Ты ведь о побеге и не мечтаешь. Только и хочешь волчат погладить, мать их так. А у меня, небось, от рождения зубы золотые… Клятый Всадник, куда он запропастился? И эти, с которыми он встречаться должен, где, спрашивается?
– Слушай, а чего ты вообще с кеолотианцем связался? – спросил его Брок. – Ты ведь сам-то из Бельбидии.
Овиссиец отвернулся и щелчком сбил с плеча сосновую иголку.
– Нравится мне, старик, вот и хожу с ним. И не думай меня увещевать, все равно не выйдет. Волки моего мальчика загрызли, так что я их хочу перебить как можно больше, покуда сам не помру. Сотнями, тысяча ми буду их бить! Я, старик, горжусь тем, что делаю. Горжусь, ясно тебе?
– Может, и так, – согласился Брок, – только те-то волки, что на парнишку твоего напали, другие были – руку даю.
– Волк всегда волк, разве нет? Брок покачал головой.
– Ты еще скажи, что человек всегда человек, и между бельбидийцем и ваалаканцем никакой разницы.
– Что-то ты умничаешь. С чего, спрашивается, старику умничать? Настоящим солдатом тебе уже не бывать, больно ты старый. – Палец вскочил и теперь нависал над пленниками. – Только и можешь, что барону своему задницу лизать. Видел я у тебя брошку с драконом, какие у вас в Торра-Альте носят. – Он рванул Броку плащ, содрал с воротника серебряную фибулу, швырнул наземь и втоптал каблуком. – Гордый такой, да? Все из-за вашего баронства, будь оно проклято. Ведь мы ваши демонов на нас натравили. Все знают – это ваш барон волков разводит и посылает через Желтые горы, как чуму какую!
– Неправда! – воскликнул Пип, но только и мог, что топнуть ногой: цепь не пускала.
Палец расхохотался и подергал тетиву его лука. Мальчик сел спиной к дереву и стал мрачно смотреть в воду.
– Все равно кеолотианцам нельзя верить, – сказал он, чтобы оставить за собой последнее слово.
– А я и не верю, – с ухмылкой ответил Палец. – Мне только надо волков убивать, а раз так получилось, что мне за это еще и платят неплохо, то, что ж с того?
Овиссиец пошел проверить Трога и вскоре объявил:
– Заживает лапа-то. – Потом, бросив ненавидящий взгляд на мешок с ворочавшимися внутри волчатами, отвязал его от седла и швырнул Пипу. – На вот, возись. Раз они Всаднику живьем нужны, лучше тебе не зевать. Деньги есть деньги.
Пип покормил обоих детенышей и сунул серого обратно в мешок, а белой стал разглаживать мягкую шерстку. Она была такая красавица! Таинственно-зеленые глаза – просто прелесть. Казалось, они вдумчиво изучают мальчика. При этой мысли он рассмеялся. Крошка тихонько заурчала, и Пип почувствовал себя спокойнее и увереннее. Да, мастер Спар уже недалеко. Они ведь движутся медленно и часто останавливаются, выследить их нетрудно.
Глаза у Пипа стали закрываться. Сидеть столько времени на одном месте оказалось так же утомительно, как и шагать, спотыкаясь, вслед за пони. Прижав к себе волчонка и пригревшись на солнышке, мальчик погрузился в сладкую дремоту, а потом, наверное, и совсем заснул, потому что понял, что видит сон. Он смотрел на узкую полоску берега между руслами двух рек, похожую на острие стрелы. Узловатые дубы стояли стройным кругом и махали на ветру ветвями. Потом, как часто бывает во сне, стало появляться всякое странное. Сперва Пипу показалось, что он видит замок не могучую крепость вроде Торра-Альты, а высокие тонкие башни; камень башен волшебно переливался серебром и перламутром. Но только замок этот был необычайно мал, словно в нем жили феи. И ров, и подъемный мост, и все остальное было совсем крохотным и помещалось между дубами.
Потом замок пропал, а дубы остались, хотя и какие-то не такие. Пипу пришлось поразмыслить, пока он не догадался: они ведь зеленые! А дубы из всех деревьев последними распускают по весне листья. Стояла еще середина рогеня, как же так получилось? Что за странный сон! Пипу все это перестало нравиться. Он попробовал проснуться, но не смог.
Словно издалека донеслась чарующая песня, красивая, но такая печальная!
– Ой!
Пип ухватился за палец. Белый волчонок тяпнул его острыми, как иголки, зубами, и по коже текли капли блестящей красной крови. Пип сунул палец в рот и скорчил рожу.
Сон не отпускал его: больно уж настоящим все казалось, Мальчик глубоко вдохнул, чтобы в голове прояснилось, но без толку. Как странно, подумал он, глядя на голые ветви древних дубов у реки. Пахло цветами. Колокольчиками.
Его размышления прервал Палец, вскочивший на ноги: приближался Всадник.
– Ну? – спросил овиссиец.
Ответа Пип не расслышал. Охотники принялись перешептываться, поглядывая на пленников. Донеслись лишь отдельные слова, произнесенные сердитым Всадником: