Все четверо невольно подались поближе друг к другу – Глядите, за боярышником – тропинка направо и просвет, – прошептала Брид. – Быстрее туда! Нам нужно больше пространства, чтобы защищаться.
Проломиться через цветущие заросли боярышника было нелегко. Глядя на маячащие перед глазами белые лепестки, «майский цвет», как их порой называют, Каспар впервые за долгое время вспомнил об их тезке Май. Вдруг оказалось, что он тоскует по ней, хочет взглянуть в ее добрые карие глаза и погладить по каштановым волосам. С Май всегда спокойно. Конечно, здесь с ним есть Брид, но уж больно мир вокруг дик и жесток.
Где-то справа хрустнула ветка. На миг все застыли на месте, а потом опять побежали. Впереди уже показалась тропа. Вдруг Каспар услышал в кустах за спиной глухой рык. Толкнув Брид вперед, он развернулся с луком в руках, чтобы ее защищать.
Так смотрят в лицо собственной смерти. Волк, черномордый волк. Густая шерсть блестела на солнце. Между зубами, с которых капала кровь, метался мокрый красный язык. Из углов рта, будто клыки, свисали потеки густой слюны. Зверь зарычал опять и ринулся на Каспара. Глаз его тот не видел.
– Беги, Спар, беги, – кричал Абеляр, но Каспар будто прирос к месту.
Тот же волк, что должен был его убить в Кабаньем Лове, никаких сомнений. Как можно было оставить Некронд в Торра-Альте? Чудовищная глупость.
– Спар! – Абеляр дернул его за плечо. – Прочь с дороги, беги к остальным. Ты им нужен.
Будто во сне… От волка не оторвать взгляд. Только глаз его, огромных горящих красным глаз, не видно. Словно какая-то тень окутала зверя. От страха Каспар не мог пошевельнуться. Так и смотрел, беспомощный, на бегущего к нему из тьмы волка, на клыки и когти, на черную пасть провал между длинными челюстями.
Сзади звон тетивы Волк взвизгнул, потом еще раз, но продолжал рваться вперед Из груди и из бока у него торчали стрелы. Прыжок – и Каспар лежит на спине. Каспар понял, что волк сбил его, еще прежде, чем услышал крик, свой собственный крик. Почувствовал слабость, тошноту, стало ужасно холодно. Деревья закружились в хороводе. Каспар понял, что быстро теряет кровь, и едва слышал сдавленные возгласы спутников. Откуда-то появилось лицо Брид, а Абеляр оттащил извивающегося волка. Зверь бился в предсмертной агонии.
– Спар, Спар, ты меня слышишь? – умоляла Брид.
Ее фигура расплывалась в алом тумане. Каспар шевельнул рукой и на миг сумел сжать ее ладонь. Умереть здесь значило умереть навечно, обратиться в ничто. Нет, он не мог умереть. Слишком дорога была ему жизнь.
Он услышал пение, не легкое и сладкозвучное, а медленный плач на одной ноте, переполненный скорбью.
– Брид, пожалуйста, не бросай меня, – попытался сказать юноша, но губы не шевелились.
– Я здесь, Спар. – Брид стояла на коленях возле него, низко склонив голову. – Милый мой, я рядом. Я тебя не брошу.
– Я слышу песню своей смерти, – хрипло прошептал он. – Она печальная. Я думал, будет радостная, будет ликующая, празднующая завершение достойной жизни. А получаю то, чего заслужил.
– Спар, это настоящая песня. Мы все ее слышим.
– Я ранен, и мне страшно холодно.
– Знаю, – сказала Брид. – Я знаю, но эта песня – она в самом деле настоящая, Спар. Поверь мне.
– Это ведь не облава, – закашлялся он.
– Не облава. – Голос Брид казался далеким и нечетким. Лежа на холодной сырой земле, Каспар слышал, как отдаются в ней поспешные шаги, слышал, как трещит подлесок. – Нет. Абеляр говорит, что это лесничие ведут несколько душ через лес. Тропа, которую мы нашли, – один из их путей… – Она умолкла и взяла Каспара за руку. – Абеляр ушел посмотреть, что там, так что лежи тихо.
Пение звучало громче и настойчивее. Каспару стало тяжело дышать. Должно быть, это оттого, что легкие заполняются кровью. Брид крепче стиснула его ладонь, прижалась к нему, боясь потерять навсегда.
– Брид, я люблю тебя, – прошептал он, прощаясь. Брид погладила его по щеке, уложила его голову к себе на колени.
– И я тебя люблю.
И в сей миг Каспар понял, что это не истинная любовь, потому что Брид не стала частью его души. Он чувствовал, как по щекам у нее текут слезы, падают ему на лицо и смешиваются с кровью, выступившей у него на губах. Он едва мог дышать: в груди будто торчал острый нож. Ощущения притупились, и страх исчез. С годами, постепенно, стервятники Ри-Эрриш обгложут его тело, а после черви и личинки доедят все, что останется. Тог да умрет его душа, а вместе с нею – боль.
Уже не чувствуя больше руку Брид, он закрыл глаза. Как холодно… Каспар попытался сосредоточиться на ее голосе, потому что все еще, хоть сам и не мог говорить, слышал и хотел, чтобы она не замолкала, не оставляла его в одиночестве. Вскоре ему предстоит одиночество, одиночество вечное, отрешенное от блаженства Аннуина, от слияния с Матерью.
Брид его не оставила. Словно поняв, она прижала Каспара к груди, стала баюкать, как маленького, и все время тихо молилась Матери. Но никакими молитвами его боль исцелить было нельзя.
– Я тебя не брошу, Спар, – повторила она. Другие голоса. Брид теперь не шептала ему на ухо, а громко обращалась к кому-то. Может, к вернувшемуся Абеляру.
– Ты должен их позвать. Нам нужна целительная сила лесничих. Любой ценой, даже если мы присоединимся к отряду душ, который они ведут.
– А если они сообщат ловчим?
– Без их помощи мы лишимся Спара. Возможно, они не знают об облаве. Ты сам сказал, что они движутся медленно, значит, вышли из Абалона задолго до нас. Ведь ты уже ходил с ними и знаешь, чего ожидать. Ты сам рассказывал, что лесничие могут вылечить любые раны, полученные в лесу.
– Спрячьте Свирель, госпожа моя. И постарайтесь, чтобы лицо у вас было спокойное и мирное. Не хотелось бы идти с ними, но выбора у нас, кажется, нет.
Каспар понял, что его тащат на руках через кусты. Он знал, что из-за него под угрозу поставлена возможность добраться до прохода, но мало о чем мог думать, кроме своих мучений. Если лесничие сумеют прекратить боль…
Он открыл глаза и посмотрел на солнце. На золотое солнце, отраженное в очах лесничего.
– Мы несчастные души, – сказал Абеляр, – заплутавшие на пути через лес. Просим, проведите нас через ваши земли к Великой Матери и новой жизни.
Холодная рука с длинными пальцами легла Каспару на лоб, и кругом зазвучала музыка так, наверное, пели бы нарциссы и колокольчики, если бы только умели. Под язык ему положили полоску коры. Спустя несколько минут боль исчезла без следа, словно была лишь грязью, которую смыло водой. Рваные раны там, где волк вонзил зубы ему в грудь, остались, однако Каспар чувствовал, как возвращаются силы. Чувствовал, что легок, будто перышко.
– Пойдете с нами, – бесстрастно приказал лесничий.
Каспар понял, что поднялся на ноги и шагает рядом с Брид. Та не сводила с него глаз, словно боялась, что он упадет. Вместе с ними шло, порой с трудом передвигая ноги, больше четырех десятков душ. У многих на лицах не было никакого выражения, иные с надеждой смотрели вперед, а кое-кто оглядывался, желая, должно быть, знать, как дела у оставшихся в мире живых, но все они шаг за шагом примирялись со своей смертью. По большей части души принадлежали людям, однако было и несколько таких, кто, подобно Папоротнику, претерпевал преображение из животного в человека. Одна несчастная душа время от времени падала на четвереньки, мотала головой и брыкалась по-лошадиному; выглядело это совершенно нелепо. Каспар решил, что, будь он лошадью, он бы и не хотел делаться человеком. Человеческая жизнь слишком сложна. Папоротник, возбужденно шнырявший впереди, пытался пообщаться со всеми сразу. Большинство не обращало на него никакого внимания, а некоторые даже злились, когда он на них наталкивался.
– Зря это мы, – сказал лёсик Абеляру. – Теперь все пропало. Все!
– Помолчи-ка, малыш, да подумай минутку.
– Не-а, – не унимался Папоротник. – Ты только посмотри вокруг. Повсюду охранники, а в колчанах у них полно серебряных стрел на случай, если мы попытаемся прорваться.