________________________________________
*кофр– сундук; большой чемодан или дорожная сумка с несколькими отделениями; большой сундук, окованный железом, с отдельными секциями для обуви и одежды, которая может храниться в нём прямо на вешалках.
**ёнда– устар.непотребная баба
***баррель– (англ. barrel — бочка) — мера объёма сыпучих веществ и жидкостей, равная «бочке». В 1803 году: 1 баррель = 36 элевых галлонов = 166,36 литра
Глава шестая
- Смотрю, кто-то нашёл себе достойную ровню. Не даром говорят, грязь хорошо липнет только к грязи. – ехидный голосочек Софии Клеменс остро заточенной спицей пыточного орудия неожиданно и весьма глубоко процарапал по оголённым эмоциям Эвы. Столь безумно бешеного (ещё и болезненного) возвращения в реальность ей не приходилось испытывать уже очень давно, едва не на грани предсмертной остановки сердца с последующим провалом в глубокий обморок или в цепкие тиски сковывающего льда.
Перед глазами опять всё поплыло и запульсировало, в том числе и лицо молодого грузчика, чей совершенный профиль древнеримского божества (не иначе) врезался тёмным оттиском-силуэтом в чуть живую память, когда мужчина повернул голову и почти исподлобья резанул недобрым взглядом всё то расстояние, что отделяло его от неугомонной Софи.
- Вам бы последить за тем, что слетает с вашего шаловливого язычка, миледи, а то, не дай бог, кто-то сочтёт вас не в меру несдержанной. – Эвелин всё-таки расслышала его слова или скорее сочный баритон слегка напряжённого голоса, который продолжал наносить свой авторский подчерк особого звучания на слуховые рецепторы, словно осязаемым касанием быстрых взмахов крыльев мотылька.
- Может это тебе следует попридержать свой не в меру развязанный язык, холоп, особенно перед тем, кто тебе платит? – если бы Эва в тот момент не находилась на грани полуобморочного состояния, возможно бы она и заметила, как изменилась Софи, практически потеряв своё лицо и даже колкую надменность в голосе.
- Прошу прощения, миледи, если мои слова прозвучали для вас, как за оскорбление, но на то я и грязный холоп, светским манерам не обучен, а изложению умных мыслей и подавно.
- Может вам обоим заняться своими делами? А тебе, сынок, и впрямь лучше прикрыть рот и вернуться к своей непосредственной работе. Тебе платят не за неуместные пререкания с юной госпожой.
- Простите, мэм. Подобного более не повторится. – извинялся он, конечно же, перед служанкой, отвернувшись от вспыхнувшей от его слов барышни с таким видом, будто успел забыть о присутствии Софии за считанные мгновения.
Наверное, в ту минуту с Эвелин успело произойти слишком уж бесконтрольное осмысление происходящим, исколовшее насквозь её ослабевшую сущность и тело сумасшедшей скоростью смены событий. Но больше всего её шокировало необъяснимым желанием схватить грузчика за руку и… попросить остаться…
Неужели она спятила? Тогда откуда столь дичайшая идея фикс, будто он здесь единственный, кто был способен её защитить даже ценой рабочего места? При чём вопрос иного плана не переставал изводить девушку навязчивой мыслью в параллельной колее сознания – почему он вообще это делал? Он же был главным свидетелем её публичного позора! Она должна была сгореть от стыда в кучку невесомого тлена только от одного его взгляда. И почему она думала об этом, именно в тот момент, когда чувство опустошающего одиночества в окружении стольких людей полосовало похлеще реальных ножей, толкая на необдуманные поступки и подрезая изводящей слабостью до основания?
- Я с тобой ещё не закончила, колоброт*! И с тобой тоже… - Софи, по ходу, единственная, на кого не подействовали осаждающие фразы служанки и для кого последнее слово было важнее собственной репутации. Она не унималась, когда грузчик уже буквально повернулся к ней спиной, игнорируя угрозы ощетинившейся девушки показательным уходом в другую от неё сторону и не собиралась останавливаться на начатом, когда Эва вместе с Лилиан уже почти успели собрать рассыпавшиеся по булыжнику мостовой вещи.
- Бога ради, мисс Софи, угомонитесь? Прямо на себя не похожи, будто кто подменил. Ступайте уже за сёстрами к каретному двору и ждите там, когда из имения пришлют экипаж.
- Не проще ли нанять кэб? Какой смысл торчать здесь не известно сколько времени?
- Не проще, мисс Софи! У меня каждое пенни на счету и под расписку! А ещё мне нужно будет отослать телеграмму в Леонбург, вашим родителям, а это тоже не из дешёвых удовольствий.
- Уму не постижимо! Путешествовать с тобой ещё хуже, чем с маменькой, не говоря о восхитительном довеске в лице сиротки Эвы. Это лето я бесспорно запомню весьма надолго!
- МИСС СОФИ! А вы это куда собрались, мисс Эвелин?
Да никуда она не собралась! Просто ей уже порядком осточертело быть последней темой всеобщего обсуждения и публичным зрелищем портового «бомонда». А ещё Эву не переставали изводит мысли о молодом грузчике, который должен был вот-вот сделать очередную ходку из грузового трюма обратно сюда.
Хорошо, что ещё не началась полная разгрузка парохода, и ей посчастливилось пережить данное унижение с минимальными потерями. Чёрт с ним с саквояжем! Лили и без того позаботится о его сохранности и куда лучше его хозяйки. Ей просто надо было сбежать, хоть куда-нибудь, лишь бы не здесь и не под прицелом непристойно внимательных глаз молодого грузчика. Хотя бы несколько минут в почти безлюдном месте (если удастся таковое найти) и пока у неё хватает сил на быстрый шаг. Она не заслужила такого и не после изнурительного путешествия, закончившегося хрупкой надеждой на иную жизнь в ином городе, которая была безжалостно раздавлена острым каблучком Софии Клеменс.
Какая надежда? На что? На новые унижения? На новую боль и новый комплект изводящих страхов?
На что вообще было можно рассчитывать в компании тех, для кого ты все эти годы считалась навязанной обузой и раздражающим бельмом на глазу? Если в Леонбурге присутствие дяди Джерома и тётушки Джулии могло гарантировать хоть какую-ту мнимую защиту, то здесь и сейчас Эва стала воплощением открытой мишени для любого, кому стрельнет в голову идеей отыграться на ней в полную силу своих накопившихся «обид». И случай с саквояжем – далеко не единичный и скорее являлся символом заложенного начала предстоящей череде подобных унижений и неминуемых падений. Это был тупик – стопроцентный и необратимый. Она чувствовала это, как никогда, слишком остро и глубоко, когда желание разжать пальцы и сорваться без борьбы в ледяную пропасть собственной гибели перекрывало любые зачатки светлых мыслей и тщедушных надежд. Разве что не хватало одной незначительной детали – пропасть была только в голове и жизни девушки сейчас ничего не угрожало.
Может поэтому она и не сумела побороть внутренней тяги приостановиться, чтобы потянуться за необъяснимым импульсом воспалённого тела – отыскать в который уже раз того, кто впервые за столько лет привлёк её внимание вопреки прошлым взглядам на людей и тех же мужчин. Зачем и по каким причинам? Мысленно попрощаться или же запечатлеть в памяти нечётким образом для будущих фантазий?
Зачем, Эвелин? ЗАЧЕМ?
Надеялась, что он уже о ней забыть-забыл и не потянется за её взглядом собственным, едва периферийное зрение хищника уловит нужное движение со стороны глупой жертвы?
Откуда она могла знать на тот момент, что перед ней был истинный хищник? Молодой, сильный, с лёгкими шрамами первых побед и испачканным в грязи мехом неизвестного (пока что) окраса. Ведь внешность всегда обманчива, да и мы, зачастую, любим заниматься самообманом, приукрашивая и дорисовывая недостающие штрихи к притягивающим нас образам.
Но разве она могла тогда предвидеть, что окажется не менее привлекательной добычей далеко не для более слабых противников, коих из себя до этого дня представляли сёстры Клеменс? Что на её едва уловимый запах сладкого страха, истончаемый загнанной в угол жертвы, потянется куда сильный и по-настоящему опасный зверь? И в тот момент, он действительно «потянулся», поворачивая в её сторону лицо и перехватывая буквально ленивым захлёстом своего цепкого взгляда напуганный взор убегающей девушки.