- Да нет, что ты! – улыбка Софи всё так же восхитительна и насквозь фальшива. Разве что глазки вспыхнули каким-то болезненным блеском. – Ярдов пятнадцать-двадцать, максимум. – даже повернула голову, чтобы указать изящным движением подбородка в нужную сторону. – Его и отсюда прекрасно видно, серо-жёлтый дом, рядом с трубой портовой котельни, сразу за каретной площадкой.
…Всего несколько минут Эвелин кажется, что она идёт в сторону нужного здания вовсе не по указке своих кузин. Это ей самой не терпелось избавиться от их присутствия, поэтому-то она и ухватилась за представившийся шанс, как за редкую возможность сбежать от них, а не потому, что те добились своего, воплотив в жизнь свою общую задумку. Нервозность от недавнего с ними общения постепенно сходит на нет, пока девушка неспешно обходит чужие экипажи, наёмные кэбы и незнакомых ей людей разного классового статуса.
Подобные места, как и праздничные ярмарки, всегда стирали границы между людьми, если не во внешних отличиях, то хотя бы в правах передвижения по общественным территориям. И всё же, ты не мог слиться с данной толпой до конца. На тебя всё равно кто-то обращал внимание, кто-то определял твоё происхождение по фасону туалета и качеству тканей, по тому, как ты шла, как держала осанку, куда и на что смотрела. Всё равно ты выделялась и всё равно у многих на твой счёт возникало немало вопросов. Не удивительно, почему в такие моменты хотелось натянуть на лицо хотя бы тонкую сеточку вуали. Мнимая защита от слишком любопытных глаз? Ещё и послеполуденная жара с очень ярким солнцем. Чувствуешь себя дефектным камешком посреди голого ковра выжженной южным светилом пустыни. Чёрной точкой на жемчужных крупицах белого песка.
Спешить не хочется, но окружение вынуждает.
Кольцевая площадь вокзала кое-где ограждена чёрным забором из кованного чугуна, промежена небольшими зазорами в нескольких местах, чаще в виде ворот, дверей-калиток или обычных арок. Здесь очень много металлического и деревянного штакетника, порой даже слишком высокого, схожего со стенами эдакого лабиринта, выполняющего роль разграничителя территориальных зон порта. Хорошо, что телеграф оказался ближайшей к вокзальному зданию пристройкой. Чем ближе Эвелин к нему подходила, тем меньше её тянуло за примыкающие границы полускрытых владений портового царства Гранд-Льюиса. Уж там-то явно не встретишь представителей знатного сословья и едва ли рискнёшь прогуляться в гордом одиночестве с этюдником наперевес.
Сомнение закралось где-то в пяти ярдах оставшегося до двухступенчатого крыльца телеграфа расстояния. Эва даже слегка притормозила, удивлённо нахмурившись и пытаясь понять, что же тут не так. Отсутствие толпящихся у входа в здание клиентов или сама постройка – слишком непримечательная, с минимальным количеством окон и самой обычной одностворчатой дверью, без дополнительных вставок или прорезей под окошки? Или же вышедший оттуда человек – немолодой мужчина в простой одежде, хоть и чистой, но явно не из тех, кто пользуется телеграфом для личных нужд ежедневно и имеет для этого достаточных средств. Он скорее походил на местных разнорабочих, с крупноватым сбитым телом и большими руками. Но в том-то и дело, он был не в грязной робе, совершенно чистый, ещё и с аккуратно зачесанным загривком то ли влажных, то ли просаленных волос.
Может поэтому она так до конца и не остановилась? Как и не остановилась в узком коридорчике здания, когда толкнула входные двери, после того как разминулась с мужчиной в нескольких шагах от крыльца, и прошла последние ярды к намеченной цели не вполне уверенной походкой. Разволновавшееся в груди сердечко тоже слегка сбивало координацию движений зашипевшей в ушах кровью и слепящей аритмией вскипевшего в венах страха. Ей бы прислушаться к приглушённым звукам за стеной, к гулу голосов и вспышкам забористого смеха. Но она почему-то решила, что это толпа клиентов телеграфа, а повышенная влажность в коридоре и даже мокрые отпечатки обуви на полу – возможно какая-то вынужденная мера по сохранению в помещениях дома хоть какого-то подобия прохлады. Хотя прохладой здесь и не пахло вовсе, скорее с точностью на оборот – душно, жарко и не в меру влажно. Хотелось даже воспользоваться веером, если бы она додумалась до этого взять его с собой.
А потом что-то пошло не так и буквально наперекосяк, при чём настолько быстро, всего за какие-то считанные секунды. Эвелин «подкралась» к ближайшей от выхода двери, потянулась правой ладошкой к самой обыкновенной дверной ручке и… у неё подвернулась нога. Вот так вот, ни с того ни с сего. Ещё и мокрый настил сыграл не последнюю роль. Подошва туфельки заскользила по его вощёной поверхности и, громко ойкнув, девушке пришлось схватиться за дверную ручку и угол косяка обеими руками, предотвратив падение лицом в пол, но не воспрепятствовав собственному толчку о прикрытую преграду деревянной панели. Дверь распахнулась под её весом и потянула своей нехилой тяжестью внутрь помещения, едва не резким рывком. Она просто взяла и «ввалилась» в комнату, чуть было не пролетев ещё пару ярдов вглубь, но каким-то чудом притормозив именно у входа.
Несколько мгновений и стоявший внутри полусумеречного помещения очень громкий гул голосов начал быстро затухать, будто стягиваясь в червоточину мёртвой тишины с головокружительной скоростью происходящих событий.
- Вы видите, то что и я?.. – но кто-то всё-таки её нарушил. Мужской весёлый баритон с прокуренной хрипотцой.
Но не от него Эвелин вздрогнула всем телом, когда глаза привыкли к затуманенному водными парами сумраку комнаты и до неё наконец-то дошло, что она стоит рядом с центральной лавкой деревянного стеллажа банной комнаты, а развернувшийся к ней самый ближайший мужчина предстал перед ней в своей абсолютно нагой красе. Мокрый, с лоснящейся загорелой кожей, будто натянутой поверх высеченных из камня мышц и вздутых вен мощного тела и… с ошалелой ухмылкой на вымытом до блеска лице, смотрел на неё карими глазами того самого грузчика с зелёной косынкой… Только вот ни косынки, ни других элементов одежды в этот раз нём не наблюдалось. Абсолютно!
- Вот это сюрприз так сюрприз…
________________________________________
*колоброд– устар. шатун, бездельник
Глава седьмая
- Надеюсь, я не умер и это не сон? Не хотелось бы разочароваться в бесплотности этого чудо ангелочка.
- Красавица, ты и впрямь к нам? Неужто пришла спинку всем потереть?..
- А я, надеюсь, не только спинку!
Недолгую, почти мёртвую тишину мужской купальни очень скоро начали наполнять шутливые реплики с разных сторон разными мужскими голосами – эдакие раздражающие «хлопки» маленьких петард, после чего вовсе взорвав растревоженный улей отвратным рыготанием.
Почему она в ту же секунду не отшатнулась и не бросилась со всех ног на выход, умудрившись простоять соляным столбом в двух шагах от порога раскрытых дверей практически целую вечность (в ту минуту время по-другому просто не воспринималось)? Её же должно было сдуть с места в то же мгновение, а не пригвоздить к оному шоковой парализацией. Она даже не сразу поняла, что продолжала пялится во все глаза на стоявшего перед ней грузчика. Небольшая поправочка – ГОЛОГО грузчика! Хотя и он, кстати, смотрел на неё с высоты своего головокружительного роста (под два метра, не иначе!) с таким выражением на слегка ошалевшем лице, будто вовсе не он являлся на тот момент одним из двух дюжин полностью обнажённых мужчин, – заполонивших своими разнокалиберными мокрыми телами практически всё окружающее пространство купальни – а как минимум оцепеневшая перед ним девушка.
Лилиан бы назвала подобную экспозицию предельно просто «Ни стыда, ни совести!». Только вот с чьей стороны? Это ведь Эвелин буквально ворвалась туда, куда её до этого никто не приглашал. А теперь ещё и не могла отвести взгляда с отмытого лица молодого мужчины, держась за его исключительные черты мёртвой хваткой, как скрюченными пальцами за дверную ручку, едва не выкручивая ту до ссадины-ожога на ладони.
Правда что-то, но всё-таки заставило её скользнуть чуть отморозившимся взором по его мощной шее – груди, животу и дальше вниз. И едва ли это было любопытство. Хотя в её-то состоянии и на тот момент, пытаться определиться с конкретизацией обрушившихся чувств было бы как-то ни к месту. Позже она тоже не сумеет объяснить своей реакции. И на вряд ли это сработал условный рефлекс посетителя музеев изобразительных искусств, привыкшего разглядывать мраморные статуи обнажённых древнегреческих богов без какого-либо на то тайного умысла. Разница чувствовалась изначально и во всей первозданной красе. Живое тело от холодного камня тем и отличалось – оно было абсолютно иным! Куда большим, ещё и подвижным, источающим тепло, запахи и иную структуру внешней поверхности кожи. Не говоря об очень тёмных (почти чёрных) волосах и не только на голове. На статуях невозможно изобразить ту же волосяную растительность на определённых участках тела, ещё и в контрастном цвете. Загорелый атлет с чёрными бровями, с кошачьим разрезом тёмно-карих глаз в ореоле густых смоляных ресниц против абсолютно белого альбиноса какого-нибудь неподвижного Ареса или на веки вечные застывшего Давида? Серьёзно?