Последняя фраза, произнесённая надменным голоском Софии Клеменс и поддержавшее её хихиканье остальных сестёр, явно восхищённых её бравадой и смелыми ассоциациями обсуждаемого объекта, буквально ворвались в пределы денника громогласными звуками непрошенных гостей из внешнего мира.
И как у Эвелин не остановилось сердце, а её саму не выкинуло за пределы реальности в столь блаженную пустоту бессознательного забвения?
Какое-то время она даже боялась пошевелиться. Двигались только глаза и немного голова, в попытке скосить взгляд в сторону и успеть определиться где она, что здесь делает и почему лежит плашмя на сене и деревянных досках какой-то лежанки. Хотя нет. Это была не лежанка, пусть и выглядела так под обильным слоем накиданной сверху соломы. И, как видно, её не заметили в довольно сумеречном помещении только благодаря высоте этой «подвесной кровати».
- Он прям так тебя слушается?
- А у него есть выбор?
- В порту что-то было не особо заметно…
- Потому что было слишком много свидетелей. Что тут непонятного?
Она рискнула повернуться на бок и чуть подползти к краю навеса, когда поняла, что сёстры Клеменс уже не просто вошли в пустой, по их мнению, денник, а прошли в самую его глубь, буквально под широкий пролёт второго яруса. Увы, теперь Эва видела только открытый проём стойла, его пустующую часть нижнего помещения и край макушек двух сестёр. София, видимо, стояла прямо под ней.
- И как это вам удавалось столько времени водить всех за нос? – это был почти предвосхищённый голосок Клэр.
- Угу, и скрывать всё от нас! – а это подчёркнуто обиженный от Валери.
- Потому что так было нужно, для его же безопасности.
- Поэтому ты и решила его сегодня нам выдать? Решила наполнить его жизнь смертельной опасностью? – Валери определённо иронизировала, хотя и с ощутимым сомнением.
- Любые чувства и отношения требуют серьёзных испытаний, как и доказательств их истинности.
- Так это ты решила его испытать? Проверить, на что он готов ради тебя?
- А что ему ещё остаётся делать? Я же говорю, у него нет выбора. Будет делать всё, что я не скажу и не захочу… Пойдёт на любое выбранное МНОЙ испытание!..
- Уж ежели говорить по правде… - в замкнутое пространство денника неожиданно ворвался ещё один голос, более сильный и куда звучный, сминающий всех и вся на своём «пути». – Так себе испытание…
Эвелин чуть было не отшатнулась резким рывком от края своего укрытия, едва не выдав себя этим, когда её расширенные от изумления глаза чётко и ясно разглядели входящего в конюшню молодого мужчину. Того самого… Портового грузчика в зелёной косынке. Точнее без косынки, и в одежде… нормальной чистой одежде… на абсолютно чистом теле (уж на счёт последнего она была осведомлена, как никто другой из присутствующих).
- Добрый вечер, леди. Я так понимаю, он обещает быть довольно занятным?
Глава десятая
Льняная сорочка неопределённого «грязного» цвета с длинными узкими манжетами и более просторными рукавами. Облегающий жилет не атласный, но из добротной тонкой шерсти, тоже немного лоснится, как и полагается всем мужским жилетам с неглубоким закруглённым вырезом под шалевые лацканы. Галстука нет, но это не значит, что его вообще не носят. Ну и брюки, узкие, с высоким поясом, под цвет жилетки тёмно-табачного оттенка. Не прибавить, ни отнять. Как говорится, всё на своём месте. Всё, что требует нынешняя мода от представителя мужеского полу нынешнего века – не щеголя и не франта, но и не бедняка, не способного чистить и следить за своей одеждой из-за постоянной нехватки денежных средств. Даже коричневые остроносые туфли из матовой кожи, но без гетр, выглядели достаточно новыми и точно по ноге. А уж фигура у него была определённо не из стандартных, как по высоте, так и по развитости. Подбирать уже готовое на неё заморишься.
Встреть Эвелин его впервые в таком виде на улице, едва ли бы сумела определить в нём обычного чернорабочего, да ещё и портового грузчика. Приняла бы запросто за человека среднего достатка, возможно даже за какого-нибудь клерка или помощника адвоката, которому не хватало разве что тёмного котелка на голову и костюмного пиджака, хотя последний он как раз небрежно и держал на двух пальцах за воротник, перекинутым через плечо за спиной. И именно последнее с торчащей из уголка его пухлогубого рта золотистой соломинкой выказывало в нём явное пренебрежение общепринятыми правилами этикета и поведения в обществе, особенно перед дамами. Он и на этом не остановился. Прислонился плечами и затылком к широкому косяку у дверного проёма и скрестил голени над щиколотками, когда поставил правую ногу носком с внешней стороны левой стопы в почти пятой позиции. А потом ещё сунул большой палец второй руки в прорезной карман брюк.
То, как он смотрел на всех сестёр Клеменс лишь усиливало к нему мнение, как о человеке невоспитанном и вполне даже нагловатом. Если бы он так взглянул на Эвелин Лейн – та бы покраснела от стыда сразу же и незамедлительно. Хотя… краснела она и без того достаточно обильно, только от воспоминаний о нём же без одежды в окружении таких же голых мужчин. Видимо последний факт подрезал ей смелости на весомую долю процентов, поскольку её потянуло отползти от края навеса в безопасную глубь – очень и очень медленно, с замирающим дыханием и бешено бьющимся сердцем в груди, гороле и в висках. Но надолго ли?
- Да ты, смотрю, в край срам потерял. Не много ли себе позволяешь, хабал, ещё и перед леди знатного роду? Поди, спутал нас с той непотребной швалью, с которой привык общаться всю свою жизнь? – конечно это была Софи с её извечной манерой перетягивать одеяло на себя и необъяснимым пристрастием принижать кого бы то ни было, не важно за что и как. Её надменный голосок Эва не спутала бы ни с чьим другим.
- А не много ли знатная леди употребляет дурных выражений, коими не престало пользоваться господам среди себе равных. – приглашённый гость тоже не лез в карман за ответным словом. Он и в порту на этот счёт не особо-то тушевался.
- Как ты точно подметил «среди себе равных», но никак ни с теми, чьё воспитание с поведением желают быть лучшего, и кто ведёт себя соответственно своему происхождению. И то, даже подобные тебе не позволяют своей вульгарной натуре поднимать глаз долу на стоящих пред ними знатных господ. Так что твоё оскорбительное поведение успело переступить все дозволенные границы далеко не только здесь.
- Тогда нижайше молю незаслуженного мною прощения за моё непозволительное поведение, оскорбляющее глаза и слух столь чутких и ранимых особ. Если мне не изменяет память, это вы меня сюда позвали, прекрасно зная, к какому классу людей я принадлежу. А то, что я не привык стелиться перед всеми подряд, понимаю, не делает мне чести и не является вашей на то виной, но всё же, не снимает с вас ответственности за данное приглашение. Вы ведь знали, кого приглашали и чем вам это может грозить. Кстати, мне уже и самому не терпится узнать для чего я здесь.
Наверное, это оказалось сильнее Эвелин, сильнее здравого разума и инстинкта самосохранения. Слушать просто голоса, всё гуще и чаще краснея от смысла высказанных слов – слишком мало, тем более ведая, кому принадлежал один из оных. Ей просто обязательно нужно было видеть его лицо, то, с каким выражением он всё это проговаривал, используя такой богатый набор красноречивых фраз и оборотов речи, который едва ли был свойственен людям его класса. Шокирующая загадка, так и притягивающая к себе любопытных мотыльков своей тёмной стороной нераскрытой тайны. Хотя, не исключено, что было что-то ещё, кроме нездорового интереса. Необъяснимое желание увидеть его снова? Как будто ей было мало чувства стыда, то и дело притапливающее и сознание, и тело жгучими приливами шипящей крови с обязательным выбросом-ожогом по коже удушливой испарины.
Но она всё равно это сделала. Опять подтянулась к краю навеса и осторожно приподняла над ним голову, надеясь на достаточную громкость голосов, звучная вибрация которых в более-менее просторном помещении денника могла с лёгкостью поглотить мягкий хруст сухой соломы.
И опять её накрыло волновым жаром от макушки до кончиков сомлевших пальцев на ногах, стоило лишь увидеть ничуть не изменившееся лицо, фигуру и позу молодого грузчика.