- Ты же всегда знал, кто я такая! – по лицу Софи сбежали две сочные капли, а её широко распахнутые глазки блестели в полусумерках густой влагой непролитых слёз, искренних и настоящих, не вызывающих никакого сомнения в их истинных эмоциях. Только не это вызывало и припечатывало к месту парализующим шоком. Ведь она даже не пыталась отрицать услышанного. Наоборот! Соглашалась и подписывалась практически под каждым произнесённым о ней словом. – Я и никогда не скрывала, кем была и кто есть. Почему сейчас, бл*дь? Почему ты решил всё это сделать именно сейчас?!
- Потому что всему наступает свой исчерпывающий предел. И сегодня ты перешла его. Если вдруг успела забыть где и как, могу напомнить. Несколькими часами ранее, днём в порту, превратив своё эффектное выступление в публичный фарс мерзкого содержания. Ты даже представить себе не можешь, скольких мне тогда стоило сил и терпения, чтобы удержаться и не подойти к тебе прямо там, не схватить за волосы у всех на глазах и не надавать по лицу заслуженных затрещин.
И словно в подтверждение своим словам он это и сделал, вернее, пока что погрузил пальцы своей внушительной правой ладони в безупречную причёску Софии на затылке, тут же стягивая ей волосы в свой кулак. И в который раз за этот безумный вечер у Эвелин перекрыло дыхание и заискрилось перед глазами удушливым облаком всесжигающего жара. Быть свидетельницей подобного сумасшествия и не знать, как и куда от всего этого спрятаться… Да как её вообще угораздило в это вляпаться? И сколько ей ещё придётся пролежать в неудобном платье и в неудобной из-за него же позе, в ожидании завершения чужих выяснений отношений.
Чем дальше эта парочка продвигалась «вглубь» своих разборок, тем меньше хотелось знать, что их вообще связывало и почему Софи позволяла какому-то портовому грузчику делать с собой такие жуткие вещи. А вдруг он и вправду её ударит? По-настоящему?
- И что же тебя останавливает сделать это прямо сейчас?
- Не искушай меня, Софи.
- Уж лучше ударь, потому что я не хочу слышать, как тебе вдруг стало жалко ту дуру! Что весь этот спектакль ты устроил из-за моего к ней отношения. Это же нелепо, твою мать! – Софи хотела было опять толкнуть его в грудь, но ничего не вышло. Вырвать свои кулачки из тисков его левой длани так и не получилось, а дёргать головой и вовсе не решалась, практически оказавшись зафиксированной в жалкой позе живыми колодками мужских рук.
Хотя на данный момент на повестке стоял иной, куда более важный вопрос. Если он всё-таки зайдёт слишком далеко, что тогда на своём месте сделает Эвелин?
- Да неужели? Нелепо? Или нелепо только для тебя? И чем таким та девочка провинилась перед тобой, что ты позволяешь себе прилюдно издеваться над ней? Да и не важно над кем-либо вообще. Кто тебе давал право на столь низменные поступки, унижать кого-то и позиционировать себя выше других? Думаешь, это ты её унизила? Ты сама опустилась ниже подзаборной швали! По-твоему, я захочу и дальше с тобой встречаться? С человеком, который ничего, кроме омерзения не вызывает? После прикосновений к которому, меня изводят лишь одни желания – вымыть руки и отмыться самому? Ты это хотела услышать, бл*дь? Или что-то более доходчивое?
- А что же они тебя не изводили раньше, когда ты не брезговал касаться меня без одежды? И только не говори, будто тебе не нравилось делать этого со мной!
- Боюсь, ты и представить себе не в состоянии, насколько сильно я теперь об этом сожалею.
- Боюсь, ты сам не до конца понимаешь, на что ты только что подписался. Думаешь, так просто отделаешься? Просто развернёшься и, как ни в чём ни бывало, уйдёшь отсюда? А тебя не пугает перспектива оказаться этой же ночью за решёткой тюремной камеры местного департамента полиции? Назови хотя бы одну причину, которая сумеет меня остановить и не даст сделать этого с тобой!
- Всего-то? Только одну? – от его жёсткого оскала даже у Эвелин похолодело в лёгких и процарапало по позвоночнику колким ознобом. А потом она чуть было не закричала, едва не дёрнувшись всем телом в панической конвульсии, будто это её кто-то и только что попытался сбросить с края надёжной опоры, неожиданно выдернув из безопасного укрытия, в глубокую пропасть абсолютного мрака и пустоты. А на деле…
- Да бога ради!..
Она так и не поняла, что произошло и в особенности как. Как мужчина так быстро сместил правую руку на горло не в меру осмелевшей Софи и уже меньше, чем через секунду прижимал её затылком и спиной к деревянному косяку дверного проёма. И судя по приглушённому вскриком девушки глухому звуку, её не просто туда прислонили, а именно впечатали, далеко не щадящим ударом.
- А тебя саму не пугают мысли о том, что я могу сделать с тобой прямо здесь и сейчас? Назови мне хотя бы одну причину, которая сумеет меня остановить от этого. Или ты забыла, кто мой отец? Его имени для тебя недостаточно? – он вроде говорил всё тем же пугающе бесчувственным голосом, но Эва почему-то воспринимала его звучание как за сиплое рычание хрипящего зверя. Или же он просто в ней так вибрировал, жёг слух, нервы и перенапряжённые мышцы ядовитой ртутью вместе с собственной беспомощностью. Будто это он ей угрожал прямо в глаза, выжигая их опаливающим дыханием, и сжимал свои пальцы на ЕЁ горле. И судя по её оцепеневшему телу, так оно и было.
- Ты же сама недавно говорила «Яблоко от яблони»… По-твоему, меня многие сторонятся из-за моей матери или же их всё-таки пугает внешняя схожесть с моим отцом, а может и не только внешняя?
- Килл… пожалуйста!
- Никогда не играйся со мной и не вздумай угрожать, если не знаешь, как это делается на самом деле, Софи, в мире взрослых мужчин и жестокой реальности. И не надейся, будто классовое неравенство защитит тебя от смертельных опасностей и прочих жизненных невзгод. Поэтому возвращайся к себе домой, в свой привычный теплично-комнатный мирок и забудь о всех своих нездоровых пристрастиях, связанных с поиском приключений на свою упругую попку. Между нами всё кончено. Прими это и ступай с миром, пока я ещё даю тебе эту возможность.
Его пальцы ослабили хватку резко и неожиданно, так что втянуть в свои лёгкие спасительный глоток воздуха пришлось не только Софии. Её панических всхлип-вдох, казалось отразился в лёгких Эвелин, кислотным ожогом непреодолимого желания расцарапать себе грудь и горло. Будто передала часть собственной боли и сводящих с ума страхов невидимому соучастнику их общего безумия. Разве что Эва не имела такой возможности, как у Софи – разрыдаться в полный голос. Лишь неподвижно лежать в своём укрытии, зажимая ладонью рот, и дрожать, буквально трястись, как тот осиновый лист на ветру, наблюдая, как её униженная портовым грузчиком кузина сползает спиной по рассохшемуся косяку и тоже трясётся, но только от несдержанных рыданий.
- Убирайся, тварь! Блядский вымесок*! Ненавижу! – и немощно дёргает ножками, хватая пальцами раскиданную по полу солому и бросая её в сторону невозмутимого мужчины, будто та и вправду может до него долететь и даже больно ударить. Поведение достойное раскапризничавшейся маленькой девочки, но уж никак не Софии Маргарет Клеменс. – И только попробуй приблизиться ко мне и попытаться меня вернуть! Я всё расскажу папеньке, и он пристрелит тебя, как шелудивого пса! На глазах всего города и твоей сучки-матери!..
- И почему я ничему не удивляюсь, слушая весь этот бред из твоих уст. – зато Киллиан, как ни в чём ни бывало, расхаживал неспешным шагом по деннику и подбирал с настила свои разбросанные вещи. Слава богу их было немного и выслушивать дальше беспрестанный поток оскорблений от униженной им жертвы он явно не собирался. Встряхнув жилет с пиджаком и перекинув их через изгиб левой руки, мужчина лишь на несколько секунд приостановился в широком проёме выхода, кинув через плечо на рыдающую девушку всё такой же пустой, ничего не выражающий взгляд.
- Я сказала, убирайся, ублюдочный выблядок!
- И тебе, Софи, всего самого наилучшего. Не могу сказать, что встречи с тобой заканчивались лишь одними неприятными воспоминаниями, но, всё-таки надеюсь, мы оба о них забудем в самом ближайшем будущем, так сказать, себе во благо.
- Сволочь! Сучарский выродок и королоб! Чтобы больше тебя не видела! Никогда! СЛЫШИШЬ, тварь? НИ-КОГ-ДА!!!