По крайней мере, хватило ума не выдумывать нечто уж совсем неправдоподобное.
- Видимо мужской, обхват очень широкий. – не смотря на простоватость и явную безграмотность из-за своего низкого классового происхождения, Гвен выявилась на редкость сообразительной девчушкой, способной подмечать вполне существенные детали. – Да и по материалу сразу видно, что это какой-то индейский браслет-амулет. Не удивлюсь, если из местного плени Бурых Оцелотов. Рычащая кошка – это их татем.
- Местного племени? – всего пару предложений о возможном происхождении обсуждаемой находки, и Эва практически забывает обо всём на свете. Даже облокачивается о бортик ванной обеими руками и упирается подбородком о запястье, впиваясь взглядом в украшение, у которого могла оказаться своя собственная история. Был бы это какой-нибудь другой браслет, зацепил бы он её внимание и интерес настолько глубоко, практически за живое?
- Ну да. Когда-то это были их земли, а потом с приходом европейских колонистов, им пришлось уйти далеко за границы Гранд-Льюиса и пригородные плантации, прямо в горы. Хотя многие остались и до сих пор здесь живут со своими семьями, вроде как продолжая придерживаться своих традиций, соблюдать свои языческие праздники и в то же время, дабы не смущать цивилизованных горожан, носят европейскую одежду и даже занимаются коммерцией, сотрудничая не только с местными белыми предпринимателями, но и с большим континентом. У нас даже живёт потомок древнейшего вождя Оцелотов – весьма уважаемый не только среди жителей Гранд-Льюиса, но и принимаемый домами местной аристократии. С нашим губернатором он вроде как на короткой ноге.
- Вроде местного «короля»?
- Можно сказать и так. – Гвен неспешно прошлась к столу, чтобы положить на лакированную столешницу из белой акации найденный браслет, при этом пользуясь возможностью задержаться как можно дольше в самой комнате. Видимо, ей не особо хотелось прерывать своё излюбленное занятие – говорить, не важно о чём и на какие темы. Главное, побольше и подлиннее. Ведь это позволяло ей отсрочить возвращение к своим прямым обязанностям. А какая юная особа променяет праздные минуты на скучную монотонную работу?
- Но он очень красивый мужчина, хоть и не молодой, и чрезмерной упитанный. А вообще, все представители и потомки маори – на удивление красивый народ, и праздники, проводимые ими в черте города с разрешения местных властей и Ватикана не передать словами, какие яркие и красочные. На них ходят все, даже рьяные католики и христианские фанатики. Наверное, в Гранд-Льюисе в два раза больше городских мероприятий с карнавалами, чем в любом другом городе Эспенрига, по крайней мере так утверждают все местные меценаты.
В принципе, Эвелин была не против послушать о таких занимательных вещах пусть и из уст обычной служанки. Ей не из чего было выбирать, тем более попав в абсолютно чуждый ей город, воспоминания о котором сводились лишь к размазанным фрагментам глубоко спящей памяти. Может что-то такое и пыталось сейчас оттуда прорваться – звёздным полотном угольно-чёрного неба над освещённой ночными фонарями вершиной Гранд-Пойнта, над которым взмывали и распускались разноцветными брызгами сверкающих искр праздничные фейерверки. При чём она понятия не имела, чего хотела в эти минуты больше всего – вернуться в прошлое или увидеть эти же размытые картины в куда чётком изображении уже совсем скоро, в ближайшем будущем.
Ночные улочки Гранд-Льюиса в ярком жёлтом свете газовых фонарей, пестрящие живыми цветами и гирляндами из бумажных украшений. Флажки, ленты, конфетти и цветастые платья высыпавших на всеобщие гуляния горожанок. Если это карнавал, то обязательно будут маски. Всевозможных мастей и раскрасок, а, значит, будут перья и вуали и даже костюмы из давно ушедших эпох. Взрывы безудержного хохота, по большей части пьяного. Разношёрстная музыка, прорывающаяся со всех сторон из разных источников с попытками дружного пения и хорового завывания из окружающих группок людей. Очень громкая какофония, чуть ли не вакуумная, если вдруг шагнёшь прямо в этот эпицентр безмерного веселья и музыкального безумия. Её смешанные мелодии проникают в твою кровь мгновенно, заряжая небывалой энергией и едва подавляемым желанием пуститься в пляс. Кажется, ты уже почти двигаешься в такт, во всяком случае лёгкость в теле несёт тебя дальше, как на невидимых волнах чего-то во истину грандиозного и незабываемого. Захватывающего предчувствия и головокружительной необратимости? Какой именно? Встретиться вскоре со взглядом знакомых кошачьих глаз, уткнувшись взором в ухмыляющееся лицо стоящего перед тобой призрака из будущего?..
-…У вас такие послушные волосы, мягкие и тонкие, не то что у мисс Клэр. Вот с её кудрями я мучилась часами.
Наверное, она как-то умудрилась провалиться в лёгкое забытье. Переутомление сказывалось не лучшим образом, затягивая в поулбодрствующее-полуспящее состояние. Кажется, она даже забывала многие моменты из своих последних действий. Не исключено, что по большей части в качестве сильного «усыпляющего» на неё воздействовал тот же монотонный голосок Гвен, укачивая и убаюкивая практически до отключки. Может между подобными переломными мгновениями она и выпадала из реальности, уносясь не сколько в воспоминания-фантазии, а в довольно-таки яркие и весьма достоверные видения? Как раз из-за последнего безумно тянуло попасть в мягкую постель, как никогда до этого. Будто её там ждал лишь ей известный переход-портал в скрытое от остального мира измерение – в её собственный маленький и подчиняющийся только её воображению мирок. А уже там она могла вытворять всё, что соблаговолит её истосковавшаяся душонка – встречаться и говорить только с теми, кого ей хотелось там видеть и слышать.
Время то замедлялось, то резко ускоряло свой ход, стирая из памяти чёткие образы проделанных действий и недавних разговоров, вернее, длинных рассказов хлопочущей над ней молодой служанки. Как ни странно, но Гвен умела не только помногу говорить, но и выполнять свои прямые обязанности с завидной сноровкой. И, как выяснилось чуть позднее, не сколько любовь к долгим беседам являлась её лучшей чертой бесхитростного характера, а во истину восхищающее умение обращаться с чужими волосами.
- Мне всегда казалось, что у меня не ахти какие волосы.
Эвелин и раньше в леонбургской резиденции Клеменсов помогали вычёсывать волосы и даже немного втирали в них специальные масла, которые можно было приобрести только в дорогих парикмахерских северной столицы. Поэтому их использовали в очень редких и крайне особых случаях, не чаще одного раза в месяц. Каково же было удивление девушки, когда служанка не только не ушла из её комнат по завершению принятия ванны, но и ринулась помогать распускать прическу, достав из центрального ящичка туалетного столика целую кипу необходимых щёток и гребней для предстоящей процедуры и разложив оные в ряд перед зеркальным триптихом небольшого трельяжа и слегка ошалевшей Эвой Лейн. А дальше, её чуть было окончательно не унесло в мир «иной».
Проворные пальчики с помощью густой щетины увесистой расчёски заскользили по спутанным прядям усыпляющими манипуляциями – сверху-вниз, сверху-вниз. А потом окружающий воздух спальни наполнился одурманивающим ароматом розового масла. Самый подходящий момент оторваться от этого бренного мира и улететь за его пределы далеко и безвозвратно.
- Не говорите глупостей! У вас восхитительные волосы, мечта любого парикмахера. – к этому моменту Гвен осмелела во многих своих высказываниях.
- А тебе почём знать?
- Знаю, потому что мой дядюшка Никки работает в парикмахерской мистера Купера на перекрёстке Торговой улицы и Соборной Площади. Я сама с детства очень любила подсматривать за всем, что там происходило, а потом повторять с подружками во дворе нашего пансиона. Все эти стрижки, подпаливания волос, мытьё головы и часовые укладки – целые священные таинства, за которыми можно наблюдать часами. Моей большой мечтой тогда было стать первым парикмахером-женщиной. Но, увы, как только я немного подрала и узнала, почему меня никогда не возьмут на подобную работу, пришлось распрощаться с ней на веки вечные.