— Ты туда не пройдешь, почтенный, чужих к войску не пускают. Богара — умный сардар, ничуть не хуже знаменитых эмиров Орды. Порядок установил крепкий. О киреях я узнаю сама, — твердо сказала Зумрат.
— Когда узнаешь? Я ведь, бике, через два дня перед мирзой Кутлыяром должен стоять.
— Не беда, сегодня к вечеру получишь нужные сведения. В обратный путь через караулы сама проведу. — Зумрат и сама подивилась той властности, которая вдруг зазвучала в ее голосе, словно говорил человек, управляющийся с большими государственными делами. — Так что ничего худого от Богары не ждите. Человек мудрый и осмотрительный, хоть сейчас его ханом сажай…
— Ханом сажать? Ай-хай, бике, не вздумай самого бея в этом уверить! Кутлыяр-мирза того и опасается!
— Аллах не внушил, так я внушать не буду. Я говорю: мог бы, по силам. Но не такой он человек, чтобы отвернуться от великой Орды. Сказала же так, чтобы ты понял: Богара — умный, осмотрительный турэ.
Мулла посидел молча, перебирая четки, потом заговорил снова:
— Последний вопрос. Говорят, у этих аулы в горы уходят. Как сама быть думаешь? Кутлыяр-мирза велел передать: найди какой-нибудь повод и возвращайся к отцу. Мы на время уходим в глубь Дешти-Кипчака. Башкирские войска останутся за нами, на пути Хромого Тимура. Он-то никого не пощадит, всех подчистую уничтожит.
«Вот оно как! Значит, мой отец с братом хотят кинуть башкир в пасть дракону…» — похолодела Зумрат. Но смятения своего не выдала.
— Что стране суждено, то и мне. Достойно ли жене бея бежать, бросив мужа? Меня сюда не рабыней привезли. Так и скажи Кутлыяру-мирзе.
Зумрат увлеклась опасной игрой, самой же и затеянной. Лишь бы Богара стоял там и слушал. Хотя, чем дело кончится, было еще не ясно. Бей мог и не сдержать своего гнева. Потому молодая бике поспешила проводить лазутчика. Стоявшим поодаль караульным приказала:
— Устройте муллу в гостевой юрте!
Только она вернулась в юрту, следом влетел Богара.
— Ай, я глупец! Ай, я слепой! Все время подозревал тебя! Живи тысячу лет, бике! — сказал он, крепко обнимая ее.
— Чего удивляешься? Я — твоя жена, — ответила Зумрат. — Говорят же: где иголка — там и нитка. И мне теперь башкирская земля не чужая.
— С огнем играешь! Разве для твоих тонких плеч дело, которое я затеял? — Богара не знал, как приласкать жену.
— Ладно, отец, время не ждет. Мне гонца надо послать в войско.
— В сотню киреев? — спросил Богара и усмехнулся: — Ну, змея! Как проведала только!
— Если ты меня за куклу считаешь… — Бике надула губы и отвернулась. Но время ли обидами считаться? — Сделаем так, — сказала она, — пусть кто-нибудь приедет в одежде киреев, покажем его мулле. Что сказать, я сама его научу, не сомневайся.
— Есть такой джигит. Толкебай, что ли. Язык киреев знает, был у них в заложниках.
Зумрат вспыхнула и спрятала глаза. Но бей не заметил этого. Он уже торопился ехать к войскам, большой совет старейшин должен был начаться вскоре после полудня.
Сухо, строго, словно ничего между ними не было, деловито объяснила Зумрат Толкебаю, что ему следует говорить мулле.
Смотри, коли ошибешься и ордынский посол заподозрит что-то, прямо в руки Аргыну попадешь, — сказала она.
Толкебай слегка опешил от такого ледяного тона, еще раз оглядел юрту: они были одни.
— Головой клянусь, сделаю все, как ты велела, — с широкой улыбкой, заглядывая ей в глаза, сказал он.
Простодушный влюбленный джигит не понимал, что юная жена бея уже с головой ушла в упоительную политическую игру, а сам он лишь орудие в ее руках. Ему казалось, что птица счастья села ему на плечо. И хотя кружилась голова и он мало что соображал, но все, что говорила бике, запомнил.
— Далеко не уходи, как тебя кликнут, подойдешь, поклонишься мне и мулле, поздороваешься! — С тем Зумрат и выпроводила его.
Все вышло, как задумано. Толкебай передал мулле от сотника привет, то и дело вставляя кирейские слова, рассказал, как их сотня сдружилась с башкирами и теперь обучает их воинскому ремеслу. Мулла, довольный, похлопал Толкебая по плечу. Потом, понизив голос до шепота, передал приказ Кутлыяра-мирзы:
— Доведи до сотника: если почувствует, что башкиры стали на путь измены, пусть первым делом зарежет Богару и Юлыша. Змея с расплющенной головой — хвостом покрутит, но ужалить не сможет. Затеям пусть от имени хана возьмет все башкирское войско в свои руки. Правда, Кутлыяр-мирза надеется, что дело до этого не дойдет. Однако надо быть начеку.
Только начало темнеть, три всадника вышли в путь. Как условились с Богарой, Зумрат сама поехала проводить муллу и Толкебая взяла с собой.
Пофыркивая, мерной рысью идут кони. Путники молчат, слова, какие нужно было сказать, уже сказаны.
Зумрат думает о том, в какое положение она попала. И теперь выверяет все, как дотошная швея проверяет шов — на ощупь, на свет, на растяжку. Пока вроде шьет туго, расползтись не должно. Она уверена, башкиры поднимут восстание, в этом-то у нее сомнений нет. Конечно, Богара ей всех своих замыслов не раскрыл, но сообразительная бике уже сама о многом догадалась. Только сможет ли бей, не споткнувшись, дойти до конца? Хватит ли у него силы, терпения и ума взять башкирские племена в кулак и направить к своей цели? Если и сможет собрать войско — самое большее в двадцать тысяч. С этими силами идти на Орду — уж лучше прямо в огонь. Значит, Богара должен на кого-то опереться, просить помощи у могучего владыки… Выходит, что расчет-то его на Хромого Тимура. Да, да, прошел как-то слушок, месяца два назад, поговаривали, что приходил какой-то дервиш. Может, он был ходоком от царя Тимура, его ищейкой? А Юлыш и Хабрау-йырау, они-то где пятнадцать дней пропадали? Ну, Богара! Ну, хитрый старый лис!
Проводив муллу через сторожевые посты, Зумрат и Толкебай повернули обратно. Проехали немного, и возле молодой рощицы бике остановила лошадь. Спросила:
— Может, немного остудим коней?
— Как хочешь, бике. Что прикажешь, я в твоей воле, — ответил джигит.
— Иди сюда! — задыхаясь, прошептала Зумрат, спрыгнув с лошади…
Когда снова тронулись в путь, она сказала с тихим вздохом:
— Теперь не скоро увидимся… — Как бы ни были горячи объятия Толкебая, не сроки следующего свидания занимали Зумрат, она думала о грозной буре, что уже клубилась на горизонте.
— Не знаю, как ты, а у меня, если хоть день не увижу тебя, душа с телом прощается! — Толкебай потянулся обнять ее.
Зумрат отвела коня в сторону.
— Я, кажется, в тягости… — сказала она.
— От меня, что ли?
— Дурак! Разве жена бея может на стороне нагулять! Ты смотри, держи язык-то за зубами. — Бике и сама не заметила, как перешла на крик.
— Да нет, я так… Сама же… сколько времени никак не родишь, — забормотал парень.
Еще одна задача для Зумрат. Коли надежда сбудется, коли догадки окажутся верными, эту нитку надо будет рвать тут же и кончик спрятать как можно дальше. Не приведи аллах, кто-нибудь хоть что-то заподозрит. Ребенок, которого она родит, — сын Богары. И все. Никому никакой иной мысли, ни тени сомнения и в голову прийти не должно. Если этот простоватый Толкебай по глупости своей проболтается, откроет тайну — все замыслы Зумрат пойдут прахом. На белоснежную юрту Богары-бея, который будет вознесен ханом всей башкирской земли, даже капля грязи попасть не должна. Мальчик, что в чреве бике, — сын хана, бесспорный наследник своего отца, ибо мать его — потомок хана Шайбана.
Вдруг молча ехавший позади Толкебай показался чужим и опасным… Конечно, Зумрат нашла бы причину, хоть самую пустячную, и отдала его в руки безжалостному Аргыну. Хоть завтра же… Но забурлит опять ее молодая кровь, куда, в чьи объятия бросится она? Пусть пока… потом увидим…
Когда впереди показались костры ее кочевого аула и пришла пора им разъезжаться, Зумрат решила еще раз предупредить парня.
— Старайся почаще показываться на глаза бею и Юлышу, Толкебай. Я им скажу о сегодняшней твоей службе, замолвлю словечко, чтобы тебя десятником поставили. По смотри… крепко держи язык за зубами. Если хоть маленький слушок пройдет, бей не пощадит. И первым на расправу пойдешь ты.