Весть о разграблении сайканских аулов нужно было сейчас же, не откладывая, сообщить войску, а также отправить гонцов во все кочевья. Богара выглянул из юрты и велел позвать Юлыша.
Об аулах, попавших в беду из-за глупого турэ, Хабрау в эти же дни сочинил кубаир.
17
Объединенное башкирское войско от горы Сарыкташ двинулось к реке Ашкадар. Ничего другого Богаре не оставалось. Спустя три дня после гибели аулов Байгильде с берегов Сакмары, загнав лошадь до белой пены, прибыл один из тамошней стражи — тамьянский батыр Айсура. Он привез сообщение, что передовые тумены правого крыла Тимуровых войск, переправившись через Сакмару, направились к Ику. Значит, хромой царь свое обещание не вступать в башкирские земли нарушил. Война пройдет по самой середине кипчакских земель.
Больше двадцати тысяч всадников было под рукой Богары, и казалось ему, что светлые дни уже совсем близко, — и тут надежды на помощь Хромого Тимура начали таять. Если бы хотел помочь, не направил бы он свои полчища прямо через покрытые густой травой пастбища, оставляя позади себя черную вытоптанную землю. Нет у эмира забот, кроме собственной выгоды. Что ему башкиры? Не о них он печалится и победу свою, славу и добычу делить с другими не собирается. Хорошо еще, хватило у Богары ума отвести стада и аулы в горы. Иначе и сам бы лишился всего нажитого, и кочевья были бы разорены дотла.
Но ничего не поделаешь, коли ступил на этот опасный путь — уже не сойдешь. Как только бей разместил все войска, он позвал к себе Юлыша.
— Мой приказ таков, брат Юлыш, — начал он. — Отбери от войска каждого рода по четыреста парней и передай в распоряжение Аргына. С ними он присоединится к правому крылу туменов Хромого Тимура. Никого другого, кроме сына своего, во главе войска поставить не могу, надо как-то всем нашим турэ заткнуть рот, И еще в счет скота, который потребовал эмир, отправь сто пятьдесят лошадей и две тысячи овец. Надо заверить его, что все остальное доставим дней через десять, пусть не беспокоится. А там видно будет.
— Все исполню, бей! Однако… неужели мало этим турэ твоего младшего сына? — сказал Юлыш.
Взгляд Богары потемнел.
— Поздно уже отступать, — махнул он рукой. — А начальнику минцев Янбеку прикажи: пусть с двенадцатью сотнями своих всадников идет лесами, глаз не спуская с войск Тимура. Сам видишь, Хромой к берегам Итиля торопится, хочет ударить по главной ставке Тохтамыша.
— Туда спешит, — кивнул Юлыш. — Думаю, что на наших землях задерживаться не будет.
— Янбеку накажи, пусть идет тихо, как рысь, чтобы ни один чужой глаз не заметил. Если же вдруг какой-нибудь отряд из войск Тимура к нашим кочевьям свернет, пусть заградит им путь.
Уже назавтра две тысячи Аргына и сторожевые сотни Янбека вышли в поход. Взяв с собой Арслана, отправился и Хабрау. Все думы его были о джигитах, которые остались заложниками в стане Тимура. Там его любимый ученик Айсуак, Хабрау должен быть с ним рядом, стать ему защитой.
Шныряя повсюду, пробираясь такими местами, где и не всякий зверь проберется, проворные Тимуровы лазутчики наконец сообщили Железному Хромцу, что отступавшие тумены Тохтамыша стягиваются в один лагерь на реке Кондурче. Расстояние между ханом и эмиром было меньше ста верст.
Переправившись в середине месяца Жауза[42] через Ик, Тимур шел еще три дня и встал на двухдневный отдых, ожидая, когда подтянутся бредущие сзади стада и караваны с оружием и провизией. Он созвал на военный совет эмиров передовых туменов правого и левого крыла, сыновей, внуков и других родственников, командовавших войсками. Великий эмир видел, что последние две недели, когда ежедневно одолевали по тридцать пять — сорок верст, утомили коней и вконец измотали пешие войска.
Был отдан приказ: прежде чем вступить в бой, тщательно проверить состояние войска, начиная от десятка и кончая туменом, еще раз строгим глазо. м осмотреть оружие и одежду каждого воина, а у конного и лошадь. Если в чем обнаружится недостаток, восполнить и привести в порядок.
Тимур не сомневался, что все будет исполнено в точности и беспрекословно. Однако его терзала тревога: если Тохтамыш успеет собрать в кулак свои летовавшие на сотнях верст войска, его двумстам тысячам придется сражаться с пятьюстами тысячами Орды. Так что надо ударить, пока из Сарая и с берегов Дона не прибыло к хану подкрепление. Поспешить бы, но и войскам нужен отдых.
Совет закончился около полуночи. Когда все ушли, Тимур позвал звездочета.
— По воле Всемогущего и Всемилостивейшего Зиждителя расположение звезд предвещает только хорошее, великий хазрет, — сказал провидец. — Слава аллаху, твои славные войска, меч и защита нашей истинной веры, и в этот раз одержат победу, и приумножится твоя безмерная слава.
Ко всякого рода гаданиям, ворожбе, знамениям и приметам Тимур был весьма неравнодушен. Если бы следящий движения светил старый звездочет предрек обратное тому, что сказал сейчас, великий эмир не сделал бы ни шагу, сидел бы и ждал, когда звезды сойдутся снова и укажут, что наступил благоприятный час. А коли так — причин для сомнения и тревоги никаких. Что ж, два дня он пробудет здесь, а там стрелой полетит, тигром набросится на врага.
У Повелителя Вселенной поднялось настроение, он велел позвать историка Шарафутдина и его помощника Нормурада. Те вошли в шатер и, опустившись на колени, почтительно склонились перед ним. Великий эмир коротко сообщил им, о чем говорили на совещании и что предсказал звездочет. Потом высказал несколько мудрых мыслей по содержанию той исторической книги, которая еще только проглядывала из черновиков/ наказал особенно тщательно описывать расположение войск, а также преданность и стойкость воинов.
Когда эмир остался один, он набросил на плечи чекмень, вышел из шатра и походил немного, давая разойтись застывшим суставам.
Слабый свет зари уже проступил на востоке. В ясном небе переливаются звезды. Вокруг тишина. Если не замереть на миг и не прислушаться, то даже представить трудно, какое великое войско, заняв эту широкую степь, спит сейчас глубоким сном. Но у Тимура уши настороже, глаза остры. Он слышит тихий переклик караульных, и фырканье лошадей поодаль, и звон железа, вглядевшись, видит медленно движущиеся тени, поблескивающие при свете звезд навершия копий.
Мысли его о Тохтамыше. С его, великого эмира, помощью этот нечестивый сын Тайгужи сначала сел ханом Белой Орды, потом захватил Синюю Орду, а когда уже подмял под себя весь Улус Джучи, ответил черной неблагодарностью, стал замахиваться на Мавераннахр. Верно говорят, когда собака отъестся, на хозяина бросается. Ну, ничего… Если милостью аллаха сбудется сегодняшнее пророчество, в близкой битве Тимур свернет шею этому разбойнику. Ведь нужно скорее возвращаться домой, в Самарканд, крепче взнуздать Кавказ и Иран, а затем разгромить Молниеносного Баязета. Великий эмир замыслил за десять лет раскинуть свою державу от Средиземного моря до Китая, от Хорезма и до того предела, где великий Индустан сходится с великим океаном. А из-за выродка Тохтамыша эти замыслы самое малое года на два, на три придется отложить.
От гнева переломились брови эмира. Он невольно убыстрил шаги, но, обойдя вокруг шатра, резко остановился, улыбаясь про себя. Нет, он должен пока подавить свою злость. Не то накинется изжога и не только нутро изгрызет, но и ум замутит. А ему особенно теперь, перед большим сражением, нужно душевное спокойствие и ясный рассудок. Много чего скопилось, что надо спокойно обдумать.
Какое взять построение войска, чтобы оно оказалось неожиданностью для врага? — вот что было неотложной заботой эмира. Этот ордынский самозванец неглуп и обычный боевой порядок Тимура знает хорошо. Наверное, по этой памяти и расставит свои тумены. Нет, разве Тимур — не Разящий Меч Аллаха, чтобы не приготовить ему хитроумной загадки!