После долгих раздумий он решил так: левое и правое крыло останутся без изменений, но конницу авангарда в середине надо довести до шести отрядов по тысяче, перед ними поставить три тысячи легковооруженных воинов. А самое главное — удержать в резерве как можно больше войска. И резерв этот построить в два ряда. Численность переднего ряда можно довести до двадцати, а может, до пятнадцати тысяч, второго ряда — до двадцати восьми — тридцати. В бой они вступят только в крайнем случае — и решат исход сражения. С ними и будет Тимур, чтобы самая грозная палица была под рукой. Основное же войско вместо трех, как было прежде, он разделит на семь колонн, и впереди каждой пойдут лучники…
Такие большие изменения надо испытать на военных учениях, еще до встречи с врагом. Как только войска поднимутся с отдыха, эмир уже в пути расставит их в новом порядке, объяснит задачу и место каждого тумена, каждой тысячи.
Нет у великого эмира обычая отступать от задуманного, от цели, которую поставил перед собой. Если бы сомневался, обращал внимание на всякие препятствия и неурядицы, разве отважился бы выйти в поход за две с половиной тысячи верст от Мавераннахра? Но и очертя голову он не бросился. С помощью лазутчиков выверил направление, узнал, через какие страны ляжет путь, где что есть, чего нет, и только тогда приказал войску трогаться. И потому вплоть до сегодняшнего дня его войско ни с чем неожиданным не столкнулось. Лишь в последний месяц возникла ощутимая нехватка в провизии, и дневное довольствие воинов пришлось урезать чуть не вполовину. Хорошо еще, на днях башкиры пригнали скот на убой. Пусть хоть перед боем сарбазы наедятся как следует.
А вот воинов Богара дал мало. Может, не верит, что Тимур разобьет Тохтамыша? По донесениям лазутчиков, больше двадцати тысяч посадил в седло башкирский бей. Хоть бы половину из них прислал — совесть его перед эмиром, который несет стране башкир освобождение от гнета, была бы чиста. А так…
Эмир уже входил в шатер, когда сзади кто-то негромко покашлял. Это был начальник стражи. Не дойдя до Тимура шагов пять-шесть, бросился на колени:
— Великий хазрет, сторожевой разъезд, который ходил к Итилю, привел двух человек. Говорят, что есть у них слово, но оно только для ушей Повелителя Вселенной. Как прикажешь?
— Чего сам не допросил? — поморщился Тимур.
— Допрашивал… Только, говорят, хоть режьте, никому, кроме самого великого эмира, не скажем. У старшего кольцо есть с твоим именем.
— Приведи в шатер! — приказал Тимур.
Один из пленников, степенный мужчина средних лет, опустился на колени и, приложив руки к груди, с подобающим почтением приветствовал эмира, потом обеими ладонями провел по лицу. Второй, безусый еще юнец, косил на него взглядом и повторял его движения.
— Говори, — разрешил эмир.
— Сначала назовусь, великий хазрет. Я в диване хана Тохтамыша служил по делам снабжения. Зовут Мухаммедом. Этот юноша — единственный мой сын. Вдвоем бежали.
— Говори, с чем пришел.
От пристального взгляда эмира тот поежился. Однако нити рассказа не упустил, продолжил, как задумал.
— Уже почти два года я на твоей службе, великий эмир. И перстень этот два года хранил, берег в глубочайшей тайне. Сам понимаешь, откройся мой секрет, не сносить бы головы. Вот вдвоем с сыном и бежали… А весть моя такая: главного ханского знаменщика взял я под твое милосердное покровительство.
— Хы… — сказал эмир и даже привстал с места. — Ну-ка, повтори!
— Да, великий хазрет, да! В самый разгар боя этот мой земляк повалит на землю главное знамя Тохтамыша. А ханские войска, увидев, что знамя повержено, поймут это как поражение. Их поражение — твоя победа…
Тимур долго сидел молча. Услышанная весть — еще одно подтверждение предсказанию звездочета! Он знал, что у него в войсках Тохтамыша есть свои люди, но на такое не рассчитывал. Если слова этого проныры окажутся правдой, какая же подмога будет его отважным туменам! Да, аллах одобряет его поход, благословляет каждый его поступок, каждое его решение, дает ему силы!..
Очнувшись от покашливания Мухаммеда, эмир пробормотал молитву и провел руками по лицу.
— Когда я по милости аллаха разобью вора Тохтамыша, предстанешь предо мной, как тебя… Мухаммед-мирза. За верность дам тебе сердечное свое благословение и столько богатства, что на всю твою жизнь хватит и потомкам еще останется…
Когда перебежчики вышли, он хлопнул в ладоши.
И ладонь еще от ладони не отнялась — вошел начальник охраны.
— Окажи уважение, устрой гостей на отдых. Но… и глаз с них не спускай!
Когда лег, долго не мог уснуть. Думал о том, как повсюду верные лазутчики с тысячами уловок, вопреки смертельной опасности, собирают для него сведения — и все благодаря его мощи. Все боятся его гнева, любой готов отдать за своего эмира жизнь. Иначе и быть не должно. Он — Разящий Меч Аллаха, защита ислама. Всему миру известна справедливость великого Тимура-Гурагана, его милосердие и беспощадность к врагам, его верность святому пути истинной веры, с которого он никогда не сходил. И все страны, которые под его рукой, все соседи, даже сыновья и внуки, и все войско, от самых знаменитых его сардаров до самого последнего ратника, любой из них в каждую минуту живет между надеждой и страхом. Так думал он. И еще раз уверился в том. Недаром же трус Тимут-Кутлуг и коварный темник Едигей, в надежде после разгрома Тохтамыша залезть на престол Золотой Орды, примкнули к войскам великого эмира. Очень уж хочется при дележе добычи утянуть кус пожирней.
А башкирский бей Богара? И этот тоже меж надеждой и страхом мечется. С одной стороны, хочет скинуть власть Орды, надеется создать свое собственное государство, встать в один ряд с сильными правителями и ханами. С другой стороны — и Тимура боится, и Тохтамыща. Да, щекотливое положение у бея. Сразу на двух коней хочет сесть. Если же в предстоящей битве Тохтамыш возьмет верх — дни башкирского улуса сочтены, Орда утопит его в крови. Оттого и бережет войско, прислал только две тысячи всадников. Хочет уверить Тимура: видишь, мол, и войско дал, и скот на убой пригнал, твою сторону держу.
Да, хитрый, видно, человек этот бей. Хитрец, хитрец… Норовит, целясь криво, попасть прямо, рассчитывает снять шкуру со зверя, убитого другим. Ну, это еще посмотрим. Когда его, Тимура, войска разобьют врага и войдут в башкирские земли, Богара сам придет и склонит перед ним голову. Ничего другого ему не остается. С Ордой в мире ему больше не жить. Конечно, долго быть здесь Тимур не собирается. Самые высокие его помыслы связаны с Индией и Китаем. Вот с помощью аллаха побьет он Тохтамыша, сломает ему хребет, так что он и головы больше поднять не сможет. И, оставив его издыхать, повернет своих коней в те заветные сказочные страны. А с этой по милости Орды вконец обнищавшей степью ему возиться некогда. Пусть дерутся башкиры с раненым зверем, пусть добивают друг друга. Это ему, великому эмиру, лишь на пользу.
В своих гордых мечтаниях Тимур не захотел понять, каким опасным путем пошел Богара, какой груз принял на свои плечи. А сколько понял — того не уважил. На самом же деле врагом башкирского бея, который с большими трудами смог собрать вокруг себя только южные кочевья, был не один Тохтамыш. Раздоры, вечная вражда башкирских племен, которые хоть и перебивались между жизнью и смертью, но жили каждый сам по себе, в любую минуту при возможности были готовы обобрать соседа, — вот что было самым страшным врагом Богары. А Тимуру свои помыслы дороги, и к жалобам башкирской земли он глух…
Короткий, но сладостный утренний сон дал отдых телу и успокоение душе — Тимур проснулся с просветленным лицом. Сон, который приснился ему, тоже сулил радость: будто поднялся он на вершину круглого холма и оттуда обозревает открывшиеся ему дали. Льет дождь, но весь мир озарен ярким светом.
Он совершил утренний намаз, позавтракал и велел позвать толкователя снов. Надо свою вынесенную из сна догадку закрепить и утвердить мудростью ученого. Только тогда сбудется это предзнаменование.