Как ты думаешь, что значит для меня постоянная мысль о том, что я никогда не смогу дать тебе то, что мог бы дать любой мужик, любой работяга: искру жизни внутри тебя, ребенка, в котором соединились бы мы двое? Ты вольна сейчас сколько угодно говорить, что любишь меня, но как ты можешь быть уверена в том, что не настанет день, когда тебе откроется моя истинная сущность!
Он увидел, что напугал девушку. Он крепко держал ее за плечи, такие хрупкие, точеные, и губы ее дрожали, а глаза блестели, полные слез.
— Ты сам не знаешь, кто ты такой, — выкрикнула Кристина, — иначе не сказал бы этого мне!
— Я больше не говорю о респектабельности, — возразил он. — Теперь я могу поверить тебе, когда ты убеждаешь меня, что не думаешь о замужестве, что тебе нет дела до молвы и до порицания за любовь к певцу-кастрату. Ты убедила меня в том, что достаточно сильна для того, чтобы повернуться спиной к пересудам. Но ты не знаешь, каково это — держать в объятиях мужчину! И ты думаешь, я смогу пережить тот момент, когда увижу в твоих глазах, что я тебе надоел и ты готова найти себе другого...
— Так это плохо, что я люблю в тебе мягкость, нетипичную для мужчин? — сердито спросила она. — Так значит, это странно, что я предпочитаю твой огонь любому другому огню, который мог бы уничтожить меня? Неужели ты не видишь, какой она могла бы быть, наша жизнь вдвоем! Почему я должна хотеть того, что может мне дать любой, в то время как у меня есть ты! Разве после тебя хоть что-нибудь может иметь для меня значение? Что может иметь хоть какую-то ценность? Ты — Тонио Трески, ты обладаешь талантом и величием, за которые другие бьются всю жизнь и совершенно без толку. О, как я злюсь сейчас на тебя! Мне даже захотелось тебя обидеть! И все потому, что ты не веришь мне! И не веришь в то, что мы могли бы жить вдвоем, и в то, как прекрасно это было бы! Ты делаешь выбор за нас обоих, и я никогда тебе этого не прошу! Понимаешь? Ты подарил мне себя на такое короткое время! Я никогда тебе этого не прощу!
Кристина сидела, склонившись вперед. Ее голые груди были прикрыты вуалью золотистых волос. Закрывая лицо руками, она сотрясалась в коротких, сдавленных рыданиях.
Тонио хотел коснуться ее, утешить. Но он тоже был зол и тоже несчастен.
— Ты немилосердна, — внезапно сказал он. А когда девушка подняла заплаканное, опухшее от слез лицо, объяснил: — Ты немилосердна к мальчику, которым я был, и к мужчине, которым я мог бы стать. Ты немилосердна, потому что не видишь, что каждый раз, сжимая тебя в объятиях, я знаю, что могло бы быть между нами, если бы...
Она закрыла ладонями его рот. Тонио изумленно посмотрел на нее, а потом отвел ее руку.
— Нет! — покачала головой Кристина. — Тогда бы мы вообще никогда не встретились. И я клянусь тебе всем, что для меня священно, что твои враги — это мои враги, и те, кто ранит тебя, ранят меня. Но ведь ты говоришь не о мести, а о смерти. Ради этого ты собираешься покончить с собственной жизнью. Гвидо знает это. И я знаю. А все почему? Потому что этот человек должен знать, ведь так? Он должен знать, что это ты пришел убить его после всего того, что он с тобой сделал. Он должен знать, что это ты!
— Да, ты права, — мягко ответил он. — Это правда. Ты сформулировала это лучше и проще, чем мог бы сделать я.
Много времени спустя, когда Тонио решил, что, выплакав все слезы, Кристина заснула, переплетясь с ним горячими и влажными руками и ногами, он тихо выскользнул из ее объятий, осторожно поправил подушку у нее под головой, пошел в мастерскую и, сев у окна, устремил глаза на мелкую звездную россыпь.
Стремительный ветер уже разогнал дождевые облака, но город все еще блестел, омытый дождем, и казался таким прекрасным при лунном свете. Сотни огоньков мерцали на балконах и в окнах, в щелях разбитых ставен на всех этих узких улочках внизу, под сверкающими крышами.
Он подумал: поймет ли она его хоть когда-нибудь? Если он отступит сейчас, это будет означать, что он отступил навсегда. А как он сможет жить с этим ощущением собственной слабости, с признанием этого жуткого поражения, с осознанием того, что он позволил Карло так искалечить и разрушить его жизнь, а после этого оставил его жить как ни в чем не бывало?