В этот миг ему была нужна плоть. Ее губы коснулись губ Карло, и он неожиданно для себя закрыл глаза и невольно отпустил ее запястье. Но женщина не двинулась с места. А последовавший затем поцелуй потряс его, вызвав желание настолько сильное, что, казалось, в этот миг не было ничего важнее.
Он отстранился от нее и коснулся головой спинки кресла.
— Сними ремень, — сказал он мягко, ласково. — Давай же, я хочу тебя! Я хочу тебя... — повторил он шепотом. — Зачем ты провоцируешь меня, глупая женщина?
— Но я не женщина, — прошептала она как раз в тот миг, когда он закрывал ее рот своим поцелуем.
— Хм-м-м-м... — Карло слегка нахмурился. Что-то противоречивое, жутко противоречивое было в ее глупой шутке. А его наслаждение было ленивым, воюющим с опьянением, и он лишь смутно осознавал, что она переложила его руки на подлокотники кресла и прижала их ладонями. Мягко, игриво, мучая его каждым жестом, и очень, очень странно...
— Не женщина? — Что-то совершенно неземное чувствовалось в текстуре ее губ. Они были такие сладкие, такие мягкие и в то же время не... — Тогда кто же ты, — прошептал он, растягивая губы в улыбке, не прекратив поцелуя, — если не женщина?
— Я Тонио, — выдохнула она в его рот. — Ваш сын.
— Тонио.
Карло открыл глаза, и еще до того, как осознал сказанное, по его телу пробежала ужасная, болезненная судорога, в голове зазвенело, руки рванулись, чтобы одновременно и отшвырнуть женщину, и удержать ее, и схватить, и скинуть. Из горла у него вырвался дикий крик.
А красавицы уже не было на его коленях. Она стояла перед ним, вернее, возвышалась над ним и глядела на него, и в этот миг Карло понял все, понял весь этот маскарад, понял, что происходит, и обезумел.
Его ступни елозили и колотили по полу, руки пытались вырваться из ременной петли, голова моталась из стороны в сторону.
— Федерико! — ревел он. — Федерико! — ревел, продолжая яростно вырываться и биться, ревел без слов, тщетно вгрызаясь пятками в каменный пол.
А потом внезапно, совершенно внезапно, словно вмиг поняв, что кресло не двигается, что он беспомощен, что он не может сделать ничего, замолк и замер.
А она смотрела на него сверху вниз и улыбалась.
Склонив голову набок, он откинулся на спинку кресла. Его широко распахнутые глаза испепеляли ее взглядом, а она смеялась, низким и затаенным смехом, таким же хрипловатым и чувственным, как ее голос перед тем.
— Не хотите ли еще раз поцеловать меня, отец? — прошептала она, а на ее красивом лице, на ее безупречном белом лице застыла в этот миг самая что ни на есть милая и безмятежная улыбка!
Карло плюнул в нее.
Стиснув зубы, вытянув руки, пытаясь схватить ее растопыренными пальцами, плюнул еще раз.
А потом отпрянул назад, дрожа, еще больше заваливаясь головой вбок: все, все стало вдруг ему абсолютно ясно, и он был поражен совершенством задуманного и осуществленного плана.
Сцена, бесконечные разговоры о его красоте и мастерстве иллюзии, о том, что перед огнями рампы он выглядит как воплощенная женщина, а еще эти руки, эти страшные, ужасные руки, а еще эта кожа!
Карло почувствовал, что его сейчас стошнит. И стиснул зубы и напряг всю свою волю, чтобы не поддаться панике и не дать ей насладиться его унижением. Но прекратить рев и стон — рев и стон сквозь стиснутые зубы — он не мог.
Ей. Она! Он закрыл глаза, содрогаясь. Его мутило. Он сглотнул рвоту и задрожал еще больше. А когда открыл глаза, перед ним был Тонио, конечно же, Тонио, державший в руках огромный французский парик из белых волос с жемчужинками.
Улыбка сошла с его лица. В стеклянном взгляде широко раскрытых глаз читалось презрение.
Он, как доспехи, снял с себя черный корсет. Отвязал юбки, и они упали на пол. И вот, в смятой белой рубашке и бриджах, с влажными и растрепанными волосами перед Карло предстал громадный, опасный, как хищник, мужчина. За поясом у него был кинжал с ручкой, инкрустированной драгоценными камнями. Шагнув из кучи смятой тафты на полу, он взял кинжал в руку — свою длинную руку.
Карло снова подавил рвоту. Во рту был отвратительный привкус. Молчание мерцало между ними теперь, как вибрация тончайшей проволоки.
Они долго смотрели друг на друга — демон с холодными глазами и лицом ангела и он, Карло, издавший нелепый, тихий смешок.
Он облизал губы.
Пересохшие, кислые на вкус. Кровь запеклась на потрескавшейся нижней губе.
— Мои люди... — сказал он.
— ...Слишком далеко, чтобы услышать вас.
— Придут...
— ...Еще очень, очень не скоро.
И Карло снова вспомнил — хотя и довольно смутно — ступеньки, уходившие все выше и выше. И он тогда еще сказал ей: «Я слышу, где-то течет вода. Возможно, прорвался канал...» Он чувствовал смрад канала. А она, эта тварь, это чудовище, этот демон, ответила ему: «Это не важно. Здесь нет ни одной живой души...»