— Понимаю, — заботливо проговорил я.
— Но издали я все видел. Мастер Оукден высадил дверь, и через секунду я увидел, как оттуда выскочили двое. — Хаффкин указал на боковую дверь. — Как я говорил на дознании, обоим было лет за двадцать, оба в грязных шерстяных рубахах. Мне они показались бродягами, ни на кого не работающими. — Он состроил гримасу. — У обоих были безобразного вида дубины. Они были крепко скроены. Один высокий, и хотя и молодой, но почти лысый. Другой — светловолосый и с большой бородавкой на лбу, ее видно было даже в сумерках. У обоих спутанные бороды.
— Вы хорошо все рассмотрели.
— По крайней мере, мои глаза еще видят. Я был бы рад опознать их и увидеть на виселице. Мастер Грининг был хорошим соседом. Знаю, он был радикал, но тихий — не из тех, что пристают к людям со своими проповедями, подвергая их опасности со стороны закона. Он никому не делал вреда. Насколько я знаю, — добавил Джон, внимательно посмотрев на меня.
— Я не слышал о нем ничего дурного.
Рассказчик продолжил:
— Когда те двое убежали, я подошел к халупе, потому что почуял дым. Мастер Оукден тушил огонь: куча бумаги на полу загорелась, и там же лежал бедняга Грининг. Ужасное зрелище — темя пробито, кровь и мозги разлетелись… — Он покачал головой.
— Спасибо, любезный Хаффкин. — Я достал кошелек и дал старику грот. — А теперь, если можно, я бы поговорил с вашим хозяином. Можно мне войти?
— Конечно. Он с Элиасом работает на втором этаже.
Я прошел через лавку и поднялся по лестнице. Ритмические удары стали громче. Весь второй этаж занимало одно помещение — увеличенный эквивалент бедной типографии бедняги Грининга. Здесь тоже были стеллажи с бумагой и химикалиями, стопки отпечатанных листов и готовые листы, висящие на натянутых через помещение веревках, как белье. Несмотря на то что ставни были открыты, здесь стояла жара и сильно пахло свинцовой пылью. У меня на лбу выступил пот.
У пресса работали два человека. На обоих были запачканные кожаные передники. Высокий, чисто выбритый седовласый мужчина на шестом десятке разглаживал новый лист бумаги на нижней платформе. Рукоятку огромного винта над верхней платформой, где был укреплен покрытый краской шрифт, держал мускулистый парень лет восемнадцати с мрачным, унылым выражением на лице. Когда я вошел, они обернулись.
— Я мастер Шардлейк, — тихо представился я. — Меня послали расследовать убийство бедного мастера Грининга.
Пожилой человек кивнул.
— Джеффри Оукден, — представился он. — Мне сообщили, что вы придете. Пойдемте в переплетную. Элиас, мы на время спустимся вниз.
Юноша впервые прямо посмотрел на меня. Его карие глаза горели яростью.
— Это было злодейское, безбожное убийство, — сказал он. — В наши дни добрые христиане больше не могут чувствовать себя в безопасности.
— Знай свое место, мальчик, — сдвинул брови Оукден и повел меня на верхний этаж, где за столом сидела женщина средних лет, аккуратно сшивавшая листы и помещавшая их в переплет из толстой бумаги.
— Ты бы не спустилась на кухню на несколько минут, дорогая? — сказал ей Джеффри. — У меня конфиденциальный разговор с этим джентльменом. Он юрист, и это касается заказа на новую книгу. Можешь налить Элиасу кружку эля.
— Я только что слышала, как ты выговаривал Элиасу. Этот мальчишка нуждается в порке за свой дерзкий язык, — сказала женщина.
— Он силен и работает усердно, а остальное не важно, милая. К тому же его здорово потрясла смерть прежнего хозяина.
Миссис Оукден встала и, сделав мне книксен, спустилась вниз. Печатник прикрыл за нею дверь.
— Моя жена ничего не знает об этом деле, — тихо сказал он. — Вы от лорда Парра?
— Да. Вы проявили себя хорошо в тот вечер, мастер Оукден.
Джеффри сел на угол стола, глядя на свои загрубевшие от работы руки. У него было приятное честное лицо, но на нем отражались напряжение и тревога.
— Я получил из Уайтхолла записку, что придет юрист. Меня просили сжечь ее, что я и сделал. — Он глубоко вздохнул. — Когда я прочел слова на той первой странице, что сжимал в руке бедняга Грининг… Я не сакраментарий, но всегда поддерживал реформы, и в свое время я получал работу от лорда Кромвеля. И когда я увидел титульную страницу той книги, я понял, что это личная исповедь в греховности и книга о пути к вере, какие нынче пишут радикалы, и она может оказаться опасной для Ее Величества, которую все реформаторы почитают за ее веру и доброту.