Извозчик, заметивший, что барышня покинула карету, тронул лошадей; цокот копыт постепенно начал затихать, увозя с собой Елену и Дмитрия Шуваловых, которых Катерина клятвенно пообещала навестить позже, когда хоть немного прояснится ситуация с папенькиным арестом. Подруга намеревалась составить княжне компанию, но ее всё же удалось убедить в том, что сейчас не лучшее время для визитов. Тех же речей удостоился Дмитрий, настаивавший на том, чтобы сопроводить невесту в дом и остаться с ней в качестве духовной поддержки. Только Катерина, и без того жалеющая о том, что жених узнал о случившемся, просила его удержать это в секрете, даже не давая ее семье понять, что он осведомлен о постигшем Голицыных несчастье. Потому, с трудом открыв дверь и проскользнув в образовавшуюся щель, стараясь протянуть и запаздывающую юбку, пока оная не застряла между сходящимися створками, княжна тихо выдохнула, уже боясь нарушить эту неестественную тишину поместья.
В гостиной, на удивление, не обнаружилось никого из домашних. Пустовал и кабинет Алексея Михайловича, где нередко можно было застать князя Петра. Все сильнее ощущая какую-то неправильность происходящего, Катерина минула коридор, где горела единственная свеча в настенном тройном канделябре, и почти бегом, что позволяла себе лишь при отсутствии посторонних глаз, задыхаясь от ускорившегося шага, поднялась по лестнице. Капор, надетый ради защиты от холодного сентябрьского ветра, от таких действий упал на спину, подтверждая, что с утра завязать его мантоньерки крепко княжна не сумела, и нарушил также наспех сделанную прическу. Однако до всего этого неизвестно чем испуганной Катерине дела не было: сердце заходилось все сильнее по мере проверки комнат, в которых все выглядело так, будто их давно и навсегда оставили. С каждым новым разочарованием, следующим за скрипом очередной двери, внутри княжны рос и множился страх. И если бы не маленькая фигурка Ольги, сидящей в спальне княгини, и углубившейся в чтение столь сильно, что казалась неживой скульптурой из камня, Катерина верно бы сошла с ума. Бросившись к сестре, словно бы оная являлась ее последним спасением, княжна облегченно выдохнула. Завидевшая ее девочка моментально отложила книгу, поднимаясь навстречу вошедшей и заключая ее в крепкие, сквозящие обреченностью, объятия.
— Катенька, какое счастье, что ты вернулась! — казалось, что младшая готова расплакаться от счастья, хотя в тех же чувствах пребывала и сама Катерина, не решающаяся отпустить сестру. Тепло, исходящее от той, чудилось сейчас единственным доказательством жизни в умирающем поместье.
— Где маменька? Где Петр и Ирина? — не надеясь даже и получить ответа на эти вопросы, всё же заговорила княжна, желая хоть так заполнить пустоту в усадьбе. Объятия всё же были разрушены, и теперь девушки сидели рядом друг с другом, сцепившись руками, словно не желая терять хотя бы этого подтверждения в том, что они вместе.
— Маменька с Ириной уехала к графу Перовскому, а Петр решился добиваться аудиенции у Императора, со вчерашнего вечера никакой весточки от него.
— Неужто тебя оставили одну ночевать в имении? — глаза Катерины испуганно расширились: маменька бы никогда не поступила так.
— Маменька отбыла не так давно, но утром приехал Борис Петрович.
— Дядюшка? — нахмурившись, княжна оглянулась, будто бы ожидая увидеть князя где-то за ширмой или под резным столиком, уставленным изящными флакончиками с духами, кои так любила Марта Петровна.
— Он разбирал какие-то бумаги в кабинете папеньки, а потом я удалилась в спальню и боле его не видела. Катя, скажи, неужели папенька вправду мог сотворить такое? — внезапно сменила тему Ольга, сжимая пальцы сестры в своей ладони до боли. — Ведь он бы никогда не пошел против государя! Его оболгали, ведь правда? — в темных глазах плескалось такое отчаяние с просьбой подтвердить последнюю фразу, что Катерина непроизвольно отшатнулась, почти явственно ощущая, как замирают все слова где-то в груди.
Ей вспоминался ненароком подслушанный давешней весной разговор, что старательно изничтожался из мыслей, но каждый раз упрямо возрождался из пепла на манер мистического феникса. Среди голосов, глухо звучавших из-за дверей кабинета, княжна без труда распознала папеньку и дядюшку, и вполне спокойно прошествовала бы мимо, если бы в беседе явственно не проскользнуло ее имя. Ведомая любопытством, она прислонилась ухом к замочной скважине, однако ничего представляющего интерес услышать не удалось, да и сами слова разбирались едва-едва. Все, что повезло ей уловить, так это сетования князя на политику Императора, подкрепленные крамольной мыслью со стороны Бориса Петровича. Испуганно отшатнувшаяся княжна мигом покинула коридор, не желая боле этого слышать, но до сих пор те слова всплывали в ее памяти. Алексей Михайлович не мог спланировать заговор, но в его преданности царю возникли сомнения, которые одним своим присутствием заставляли Катерину корить себя за подобные подозрения. Она не имела права осуждать папеньку.
— Это все ошибка, — целуя сестру в лоб, заверила ее Катерина, — я уверена, государь сможет дознаться до правды, и скоро папенька вернется домой.
“Или я сама до нее дознаюсь”.
Комментарий к Глава третья. Вещие строки
***М.Ю.Лермонтов — “Демон”
========== Глава четвертая. По мотивам старых повестей ==========
Российская Империя, Карабиха, год 1863, октябрь, 1.
— Государь приказывает нам покинуть Россию.
Этой новостью, принесенной князем Петром, началось утро, и рухнуло все в имении Голицыных. Княгиня Марта Петровна выронила серебряную ложечку, коей помешивала крепкий чай; Ольга, выбиравшая себе атласную ленту для закладки в книгу, вздрогнула: поднятые на брата глаза в момент наполнились слезами; Катерина, слагающая букет из засушенных цветов и листьев, бессознательно сжала тонкий стебель, отчего тот надломился и рассыпался; Ирина же выразила свою обеспокоенность лишь тяжелым вздохом, с которым она свернула новое письмо от Перовского. Если бы Настасья находилась в гостиной с господами, она бы, верно, уронила поднос с сервизом и потом долго сметала осколки, извиняясь и всхлипывая. Такие известия не проходили бесследно ни для кого, и уже к обеду все слуги начнут обсуждать свою дальнейшую судьбу, сидя на кухне и изредка получая по шее от Глафиры сложенным влажным полотенцем, за то, что излишне много чешут языками вместо работы.
— Да что же это! — всплеснула руками Ольга, чьи маленькие тонкие губы уже подрагивали от поступающих рыданий. В силу возраста она реагировала на все острее своих сестер, и сейчас именно ее реакция не заставила себя ждать, в то время как Катерина над чем-то раздумывала, все сильнее сжимая бедные сухие стебли, уже и не замечая, как они превращаются в пыльное крошево на ее ладонях.
— Петруша, ты говорил с Императором? — более собственной судьбы Марта Петровна желала знать, какая участь ожидает ее супруга. Встретившись взглядом с потухшими глазами сына, с какой-то необъяснимой виной смотрящего на мать, княгиня поняла, что надежды у нее боле нет.
Усаживаясь в кресло, что всегда занимал его отец, князь Петр расстегнул воротник мундира и только после этого, словно бы наконец сумев глотнуть воздуха, вновь заговорил ровно и твердо.
— Его Величество не имеют ни малейшего сомнения в вине папеньки, большей частью по причине того, что он сознался на первом же допросе. Приговор ему еще не вынесен, но вряд ли государь сохранит ему жизнь. Александр Николаевич не отличается жестокостью, но такое преступление… Нет, — князь качнул головой, разом подтверждая все опасения родных.