Безмолвно сев в постели, она спустила ноги на пол; без откинутого одеяла стало зябко, по оголенному плечу, с которого сполз расшнурованный ворот ночного платья, пробежались мурашки. Ступив на холодное дерево, Катерина невольно поджала пальцы – где те летние дни, когда по утрам можно было, едва набросив на плечи шелковый халатик, выскользнуть на веранду, не боясь подхватить простуду? Теперь даже по спальне босиком не походить – обязательно чихнет.
Позволив подвести себя к широкому трюмо, она опустилась на низкий табурет, через зеркало наблюдая, как служанка берет щетку, чтобы распутать густую волну волос, лежащую на спине. Другая, только появившаяся в спальне, уведомив, что к умыванию все готово, принялась убирать постель. Без интереса смотря на происходящее за её спиной, Катерина силилась найти в себе хоть какие-то ростки увлеченности действом, что начало разворачиваться в это утро, и понимала, что абсолютно безучастна ко всему. Слишком долго она ждала этого дня. Наверное, выгорев изнутри.
Её совсем не волновало, уберут ли ей волосы в пучок, или же выложат косу, выпустят ли завитые локоны на грудь, или же не дадут и лишней пряди выбиться из прически. Появится ли в оной украшение помимо флердоранжа, или же она станет являть собой сегодня образчик чистоты и простоты. На отражение в зеркале она смотрела, будто на чужого незнакомого ей человека, с которым у нее нет и не было ничего общего.
И в один миг этот стеклянный кокон отчуждения раскололся – со звоном упала крышка шкатулки, которую взяла в руки служанка в момент, когда дверь спальни резко распахнулась. Влетевшая Эллен лучилась ярче любого бриллианта царской короны – так сиять сегодня должна была Катерина. Но почему-то не могла.
– Вы её к погребению готовите что ли? – возмущенно воскликнула Эллен, обозрев картину перед собой: обе служанки занимались волосами подруги, сидящей перед трюмо что фарфоровая кукла – красивая, но безжизненная.
Кружащие рядом девицы вздрогнули, испуганные внезапным появлением младшей графини Шуваловой, тут же короткими книксенами поприветствовав барышню.
Катерина же от слов о погребении невольно ощутила пробежавший по спине холодок.
В тот вьюжный декабрьский вечер, когда она столкнулась с цыганкой, предсказание, прозвучавшее в её адрес, отрицало свадьбу. Другие молитвы ей обещали – это она помнила так же ясно, как если бы все случилось минутой ранее. Поднявшись из-за трюмо, чтобы позволить служанкам приложить к ней корсет, она силилась выдохнуть, пока девицы в четыре руки затягивали сзади шнуровку. Старая гадалка ошиблась или же скорее предостерегала её от чего-то, что грядет за свершившимся венчанием? Думать о дурном не хотелось, но и радужных мыслей в сознании – ни одной.
– Туже затягивайте, туже, – распоряжалась Эллен, внимательно наблюдая за сборами и одновременно умудряясь что-то искать на заваленном украшениями и десятками разных баночек и флакончиков трюмо. По всей видимости не найдя желаемого, она бросилась к высокому комоду, пристроенному у постели, чтобы начать поочередно выдвигать тяжелые ящики.
За её передвижениями Катерина, уже отчаявшаяся сделать вдох, вовсе не следила – ей начало казаться, что её и впрямь к погребению готовят: с такой талией не живут. Прохрипев, чтобы служанки слегка ослабили шнуровку (не такая уж у нее фигура, чтобы нарочно пытаться создать иллюзию стройности), она облегченно закашлялась.
Нижняя легкая юбка, отделанная кружевом, чей черед пришел следом, уже не так пугала – по крайней мере, затянуть её пояс до полной потери сознания было бы крайне трудно. Хотя, если за дело возьмется Эллен, это станет серьезной угрозой.
К счастью, младшая графиня Шувалова нашла себе более увлекательное занятие, продолжая инспекцию ящичков. На краю сознания даже промелькнуло любопытство – что она такого оставила там, что теперь это нужно срочно отыскать?
Она получила свой ответ минутами позже, когда поверх корсета легла тонкая льняная кофточка, почти довершая нижнее платье – осталась лишь вторая юбка, за которой последует уже верхнее платье, уже с любовью разложенное по постели и завораживающее бликами на идеально гладком дорогом шелке. Но сейчас куда сильнее очаровывало и сбивало дыхание в груди то, что подошедшая к ней Эллен держала в руках.
Катерина сразу узнала эту коробочку – прощальный подарок от цесаревича, что она обнаружила на своей постели в день его отъезда. С указанием раскрыть в день свадьбы. Сознаться, тогда ей настолько не хотелось думать о венчании, что она просто положила несчастную шкатулку куда-то в комод, а после забыла о ней вовсе. Но, как выяснилось, помнила Эллен – знать бы только, как ей вообще стало известно об оной. Хотя, существовало ли нечто в этой усадьбе, о чем младшая графиня Шувалова не знала?
Малый* ювелирный гарнитур.
Даже не хотелось думать, чего цесаревичу это стоило.
Три нити жемчужных зерен чередовались с бриллиантовыми мотивами, от которых отходили подвески с каплевидными крупными жемчужинами, заключенными в повторяющие их силуэт пояса с мелкими бриллиантами. По обе стороны от ожерелья лежали изящные серьги; крупные ограненные хризолиты в оправе из серебра и бриллиантовой россыпи соединялись шелковыми нитями, на которых покачивались каплевидные жемчужины, перекликающиеся с теми, что составляли нижнюю часть подвесок ожерелья. Драгоценные камни сияли, создавая разительный контраст с темнотой полночно-синего бархата, коим была устлана шкатулка. Забыв, как дышать, Катерина прижала ладонь к губам; в глазах стояли слезы.
Она не видела содержимого шкатулки до того. И, быть может, лучше б не вспомнила о ней сейчас.
Вокруг раздались ахи и охи служанок, которым тоже посчастливилось узреть этот царский во всех смыслах подарок. Катерине хотелось потребовать опустить крышку, чтобы сияние бриллиантов не резало её по живому, но язык не слушался. Безмолвно смотря на гарнитур, она ловила воздух разомкнутыми губами, повинуясь редким просьбам поднять руку или повернуться.
– У тебя все еще остались сомнения? — словно бы ни в чем ни бывало беспечным голосом поинтересовалась поставившая на трюмо раскрытую шкатулку Эллен, когда верхнее платье заняло свое законное место на невесте.
Вопрос для стороннего наблюдателя прозвучал бы абсолютно неясным, будто бы после долгого мысленного разговора они перешли на устный. Отчасти так оно и было, только беседа та завершилась еще с неделю назад, а сейчас перед глазами мелькнуло явственное её напоминание, что холодом обняло шею и одарило ледяным поцелуем ключицы.
Сомнений в ней не осталось еще в последний день сентября.
Только Эллен этого знать не стоило. Никому не стоило. Это воспоминание она желала оставить себе одной.
Из груди не вырвалось ни звука, но губы дрогнули. Прикрыв глаза, чтобы не видеть этих ослепляющих бриллиантов и идеальных в своей простоте жемчужин, и чтобы не выдать своих переживаний, она медленно выдохнула. Ногти впились в ладонь.
– Ну-ну, невесте полагается плакать перед своей свадьбой, – улыбаясь, Эллен приложила фату к только что законченной прическе подруги. Катерина, кусая губы, через силу постаралась усмирить слезы и кивнуть, открывая глаза и устремляя взгляд в зеркало перед собой.
– Не могу представить тебя в подобном амплуа, – поддела она будущую родственницу, заставляя свой голос звучать как можно более непринужденно. Та рассмеялась, прикалывая тонкую вуаль.
– Мне нельзя себе такое позволить. Тебя же мой брат поведет к алтарю, даже если у тебя покраснеют и опухнут глаза от долгих рыданий.
В молчаливом возмущении приоткрыв рот, Катерина шутливо толкнула подругу локтем. Та, успев увернуться, отбежала на пару шагов и, изучая отчего-то не лучащуюся счастьем невесту, чуть посерьезнела.
– Ты вправду хочешь сегодня принести клятву перед Господом?
Катерина закатила глаза.
– Mon dieu, Эллен! Что столь сильно просит всех задавать мне этот вопрос уже который день? Чем я вызвала эти сомнения в любви к твоему брату?