Перо вывело первую букву, сплетая новые цепочки лжи.
«Если бы ты знал, как хорошо быть действительно влюбленным и знать, что тебя любят тоже…»****
Влюбленным. Он не отрицал очарования Дагмар, не отрицал того, что ее красота пленяла, ее юность и живость порождали тепло где-то внутри, ее голос, с таким смешным акцентом, когда она пыталась произносить русские слова, был приятен его слуху, а легкие прикосновения маленьких рук к лицу дарили спокойствие и нежность. Он был увлечен, был влюблен, был уверен в том, что готов исполнить волю родителей и заключить союз с Данией. Сердце его билось сильнее, когда принцесса открыто улыбалась ему, обнимала, дарила робкие, неуверенные поцелуи.
Но стоило лишь им проститься — образ невесты тут же рассеялся утренним туманом, а пальцы вновь коснулись потрепанного письма в нагрудном кармане. Каждая строка выжжена в памяти раскаленным клеймом, каждая линия, образующая букву, каждый завиток инициала. Он был влюблен в Дагмар, но это чувство было слишком поверхностным и незначительным, чтобы затянуть все раны и заполнить пустоту.
«…Если бы ты ее увидел и узнал, то, верно бы, полюбил, как сестру…»
Саша был неправ — их брак нужен не только двум странам, но и ему, страстно желающему найти покой и излечение, и ей, с таким обожанием смотрящей на него. Он должен был сделать все, чтобы чувство, зародившееся внутри, разрослось достаточно для превращения во что-то крепкое и сильное. Хотя бы вполовину такое же, что и испытываемое к Катерине. Дагмар заслуживала этого.
«…Мы часто друг другу пишем, и я часто вижу ее во сне…»
Только глаза в этих снах — травянисто-зеленые, серьезные. Только на лице в этих снах нет той детской открытой улыбки. Только имя в этих снах хочется произнести другое. И рука каждый раз порывается вывести его же на бумаге, но нельзя — он сам запретил себе писать ей.
«…Желаю тебе от души так же любить и быть любимому.»
В этих строках нет лжи — Саша должен быть счастливее. Саша должен жениться не на той, кого ему изберут родители. Он сам, как и когда-то его отец, поддержит намерение брата вступить в морганатический брак, если брата посетят такие мысли.
И лишь сейчас он едва ли мог думать о свадьбе: закрывая глаза и вновь теряясь во времени, силился понять – кончится ли этот кошмар.
Увидит ли он новый рассвет.
Комментарий к Глава десятая. Подари хоть каплю надежды
*малый ювелирный гарнитур состоит из ожерелья и пары серег, большой – браслет, брошь, подвеска, кольцо, пара серег.
**блонды — шелковые кружева с легким блеском, отливающим золотом.
***флердоранж — белые цветы померанцевого дерева, украшавшие прическу невесты. в 19 веке выполнялись из атласа.
****приведена выдержка из реального письма цесаревича брату, т.к. Александр в действительности не испытал восторга при новости о помолвке Николая, полагая, что здесь лишь политические интересы.
========== Глава одиннадцатая. Не разорвать эту тонкую нить ==========
— Бог, не суди! — Ты не был
Женщиной на земле!
М.Цветаева
Италия, Флоренция, год 1864, декабрь, 19.
Даже на пороге последней декады декабря Флоренция была залита солнцем и так не похожа на сумрачный Петербург, что готовился к Рождеству. Там тяжелые тучи грозились обрушить на головы жителей столицы снежную лавину, закружить подолы юбок вьюгой, завыть бураном в трубах, пробежаться порывистым ветром по стеклам, заставив их дребезжать; здесь чудилось, будто зима еще и вовсе не наступала – влажный воздух все же был теплым, и поверх осеннего редингота отнюдь не хотелось набросить меховую шкурку. Прогулки по мощенным брусчаткой улицам были лишь в радость и омрачались разве что усталостью, порой перекрывающей удовольствие от посещения галереи Уффици и собора Санта-Мария-дель-Фьоре, на визите в которые настояла Эллен. И, без тени сомнения, Катерина позже могла подтвердить – она не зря дала свое согласие.
Здесь было спокойно и отрадно – будто бы душа её все эти месяцы стремилась именно сюда: на родину Данте, Боттичелли и Буонарроти. Она любила Россию – так, как можно любить лишь мать: с нежностью и почитанием. Но даже подле родителей ни одно дитя не может находиться вечно – её сердце отчего-то молило о возможности вырваться из-под теплого крыла и найти себе временное пристанище где-то там, где ничто не напомнит ей о Петербурге. Флоренции, на путешествие в которую она дала согласие лишь потому, что на том настаивала Эллен, это на удивление удалось.
Приближаясь к Понте-Веккьо, самому древнему мосту через реку Арно, больше напоминающему галерею с многочисленными лавочками, Катерина на миг даже забыла о том, что с ней были спутники, с которыми она и наслаждалась сегодня красотами Уффици: безмятежные воды и вид, что открывался отсюда, влекли с необъяснимой силой.
– Екатерина Алексеевна? – изумленный мужской голос, раздавшийся где-то слева, прозвучал столь неожиданно, что Катерина едва не выронила из рук атласную ленту, что приобрела у лавочника, повинуясь мимолетной прихоти.
Недоуменно обернувшись, она прикрыла ладонью губы в удивлении, и вознамерилась изобразить неглубокий книксен, но мгновенно была остановлена уверенной рукой, сомкнувшейся на её запястье.
– Не стоит, mademoiselle, – герцог Лейхтенбергский – а это был именно он – с явной мольбой покачал головой. – Мне бы не хотелось привлекать излишнее внимание.
– Любовь к прогулкам инкогнито с Его Высочеством у Вас одна на двоих, – с легкой полуулыбкой подметила Катерина, принимая невесомый поцелуй руки.
– К счастью, я – не Наследник Престола, и за мной не следят столь внимательно. Однако я не думал встретить Вас здесь, mademoiselle.
– То же могу сказать о Вас, – парировала Катерина, заинтересованно рассматривая лицо герцога, ничуть не изменившегося с их последней встречи в Царском Селе почти полгода назад. Она и вправду была рада увидеть его – как старое теплое воспоминание, которому больше не стать реальностью.
– Maman тремя годами ранее решила перебраться во Флоренцию, – он пожал плечами, предлагая локоть Катерине, чтобы продолжить прогулку; она молчаливо приняла приглашение, неспешно следуя за герцогом по мостовой.
– Прошу простить, я совсем запамятовала об этом, – будучи фрейлиной государыни, она должна была знать обо всех членах императорской фамилии в подробностях, и, безусловно, о втором браке Марии Николаевны ей было известно, равно как и о судьбе её детей, но сейчас будто бы по памяти прошлись метлой, вычистив оттуда абсолютно все.
– Но все же, какими судьбами Вы во Флоренции? – полюбопытствовал герцог.
Невольно отведя взгляд, Катерина ровным голосом пояснила:
– Свадебное путешествие. Мы не знали, куда отправиться, и Флоренция была выбрана почти наугад.
Если бы она в тот момент подняла голову, увидела бы, как по лицу герцога промелькнула тень. Но она старалась скрыть собственные эмоции, а потому с преувеличенным интересом разглядывала реку Арно, через которую они сейчас переходили.
– Вы все же вышли замуж?
Отчего-то вопрос этот, заданный, казалось бы, вежливо-равнодушным тоном, выбил из груди дыхание. Замедлив шаг, чтобы остановиться у центральной арки моста, Катерина, продолжая смотреть на зеркальную гладь перед собой, в которой явственно отражалось синее небо, смяла верхнюю юбку платья в пальцах.
– Мое поведение давало усомниться в моем желании выйти замуж?
– Не подумайте чего дурного, Екатерина Алексеевна, – спешно заговорил герцог, словно ощутив за собой вину в том, что его слова были поняты превратно. – Это лишь… – он повел свободой рукой, силясь выразить какую-то оборванную мысль, но позже отказался от этой идеи. – Забудем.
– Вы полагали, что я сбегу из-под венца, решив остаться с Его Высочеством? – вдруг обратила она на него внимательный взор. В этот миг её голос был лишен и доли шутки, хоть и звучал беспечно; серьезные и слишком уставшие глаза выдавали её истинное состояние. Она была готова говорить начистоту.
Герцог же ощутил, будто шагнул туда, куда не стоило; затронул то, что все еще не затянулось, отчего на поверхности вновь показалась кровь.