Спустя несколько минут шубка соскользнула с плеч барышни, чтобы лечь на изъеденное мышами кресло. Ничуть не заботясь о том, что вещь покроется пылью, княжна продолжила борьбу с запертыми от чужих глаз ящиками, не прекращая вгонять лезвие в древесину и вытягивать обратно до тех пор, пока не выломала значительный кусок поверхности, позволивший заглянуть внутрь верхнего ящика. Пауки добрались и туда, а потому все его содержимое успело затянуться серебристо-серыми тонкими узорами. Перебарывая отвращение и детский страх перед липкой паутиной, рвущейся под ее пальцами, Катерина вытянула сначала круглую жестяную коробку, напоминающую ту, в которой они с Ольгой держали атласные ленты и отрезы кружев, затем стопку пожелтевших газет, и последними извлекла какой-то сверток из мягкой, цветастой ткани. Не зная, с чего начать изучение, княжна помедлила, а после потянулась к изукрашенной коробке, снимая с нее крышку и заинтересованно заглядывая внутрь: уложенные плотно настолько, что не представлялось возможным между ними воткнуть даже самый тонкий лист бумаги, её заполняли письма. Прямоугольные конверты, когда-то скрепленные сургучом, звали раскрыть их, и Катерина повиновалась, придвигая ближе лампу. Произвольно вытянутый лист, сложенный вдвое, развернулся под бледными пальцами, и взгляд скользнул по аккуратным строчкам, выведенным округлым, мягким почерком.
“Более осквернять бумагу своими мыслями не стану и решений твоих оспаривать не возьмусь. Только знай, что даже через год или пять ничто не изменится, и в моем лице ты найдешь верного друга — о большем уже просить не смею.
М.”
Задумчиво вчитавшись еще раз в написанное, Катерина недоуменно нахмурилась, комкая край бумаги. Кем был загадочный “М”, и кому адресовалось сие послание — она не знала. О чем шла речь — тоже. В надежде на хоть какое-то прояснение мыслей она извлекла из жестяной банки еще одно письмо, вскрывая его и поднося ближе к источнику света. Увы, и этот источник чьих-то переживаний и воспоминаний не внес ясности.
“Никакие мои соболезнования не заглушат горечь твоей утраты, и, быть может, ты даже не прочтешь этого письма — до него ли тебе сейчас? Но я помолюсь за невинную душу и испрошу сил для тебя, дабы облегчить боль. Пусть ангел-хранитель убережет тебя от отчаянных мыслей. Помни, что ты нужна здесь.
М.”
С каждым новым словом княжна запутывалась все сильнее, и лишь одно могла сказать точно: письма были пропитаны тоской. Первое, второе, пятое… Каждое несло в себе затаенную грусть, даже будучи совершенно простым и почти будничным. Решив, что изучение их стоит продолжить в более спокойной обстановке, а также не в условиях ограниченности времени, Катерина опустила крышку на коробку и осмотрелась в поисках того, что стало бы вместилищем для столь интересных находок. После недолгих блужданий по маленькой комнатке удалось обнаружить старое, но не потерявшее своей красоты покрывало, расписанное восточным орнаментом. Заворачивая в него газеты, так и не раскрытый сверток, жестяную коробку и не нарочно прихваченную иконку, явно предназначенную для женской сумочки, княжна пыталась определить, как долго она пробыла здесь. Зимой смеркалось быстрее обычного, и за стенами поместья уже сгустилась тьма. Часы давно замерли, и выяснить время не представлялось возможным. Шубка вновь легла на плечи, и короткий мех защекотал оголенную шею, когда половинки воротника соединились крючками. Прижимая к себе объемный куль одной рукой — другой удерживая лампу с догорающим огарком свечи, Катерина покинула потайную комнатку.
Выглянув в окно, она убедилась в отсутствии кареты — похоже, кучер решил не только отужинать, но и пропустить рюмочку-другую: пришлось расположиться в гостиной для ожидания. Отсюда было удобнее всего следить за подъездом к усадьбе, да и именно здесь скопились все детские воспоминания о домашних вечерах, которые семья Голицыных проводила под звуки клавикордов и звонкого смеха. Сейчас об утраченном не хотелось скорбеть — лишь тихо и незаметно для себя улыбаться, видя призрачные силуэты маменьки и папеньки, маленьких Ирины, Петра и Ольги. Быть может, когда-то все вернется на круги своя. А ежели нет, они воскресят столь важные моменты вне России. Только без папеньки…
Интересно, как справляется с ролью главы семьи Петр? Он, вроде бы, намеревался в будущем году зажить своим домом, но внезапно стать старшим в большой семье, взять на себя все заботы о сестрах и матери, это не то же, что обзавестись молодой женой. Всего два месяца минуло с дня расставания, а Катерине уже чудилось, словно бы пролетели годы: лица не истирались из памяти, но стыли прикосновения и затихали голоса. И все, что она могла делать сейчас — ждать, уходить в иные мысли и стараться не дать беспокойству и отчаянию спутать ей руки и ноги, затягивая в свой гибельный кокон.
Заслышав шаги в коридоре и на миг посетовав на отсутствие слуг, оповещающих о госте и его личности, Катерина поспешно обернулась к дверям, поспешно решая, сможет ли защититься от недобрых людей: по всему выходило, что нет. Хоть и не выносилось ничего из гостиной после отбытия из усадьбы её хозяев, а не были приспособлены к иным функциям, кроме как декоративным, тяжелые напольные вазоны и статуи — их бы хрупкая барышня и на дюйм не приподняла. Разве что те маленькие фигурки балерин, которых коллекционировала Ирина: расставленные на поверхности камина, каждая из них имела свою историю и имя. Прикоснуться к ним считалось кощунством, но ведь сестра бы простила её, узнай об угрозе жизни, верно?
Шаги приближались, и княжна метнулась к священным статуэткам, готовая после долго вымаливать прощение у Ирины. Если они еще свидятся. Дверь скрипнула, и тонкая рука со всей силой, которой в ней отродясь не бывало, сжалась на вылепленном из гипса стане. Вторая еще крепче стиснула сверток. Костяшки пальцев побелели, а сердце ухнуло куда-то вниз, когда проем расширился, впуская нежданного визитера.
— Дядюшка? — еще ни разу, навещая родное гнездо, Катерина не сталкивалась с Борисом Петровичем: она знала о его визитах — поместье именно его стараниями не начало приходить в упадок, оставшись без хозяев, но видеться им не приходилось. Судя же по отсутствию удивления на сухощавом лице, сам князь был готов к их встрече. Но о том, каким образом узнал о приезде племянницы именно сегодня, он явно не намеревался рассказывать.
— Я с новостями к тебе, — все в голосе и жестах Бориса Петровича говорило о том, что он пребывает в крайне добром расположении духа, и причина тому должна была вот-вот раскрыться. — Помнится, по окончании Смольного ты должна была получить шифр Ея Величества?
— К чему прошлое ворошить, — стараясь не касаться темы, что вызывала у нее немало вопросов, княжна сплела пальцы рук в замок, надеясь этим простым действием придать себе уверенности и унять сердцебиение.
— Сознайся, что грезила о дворцовой жизни? — добродушно усмехнулся князь Остроженский и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Варвара Львовна милостиво согласилась похлопотать за тебя перед государыней, поэтому через два дня ты должна появиться перед Ея Величеством, дабы принять шифр.