***
С приглашениями удалось покончить лишь к ужину, когда большая часть фрейлин удалилась по поручениям Ея Величества, и в Золотой гостиной помимо самой Марии Александровны и Катерины осталась лишь Ольга Смирнова, наигрывающая на клавесине незатейливую мелодию, да великая княжна Мария, коей не так давно исполнилось десять лет. Ничуть не похожая внешне на мать, разве что своей худобой и болезненностью, она являлась единственной дочерью среди императорских детей, и оттого нередко её баловали все августейшие родственники, а пуще всего любил её отец. Возможно, в силу этого девочка уже показывала характер, капризничая по поводу и без. Впрочем, ангельского терпения её матери хватало на любую выходку Ея Высочества. Вот и сейчас, пока слуги накрывали стол в Золотой гостиной, где Императрица изъявила желание отужинать, великая княжна успела опробовать два блюда и громко осведомиться, почему рыбу подали не с картофелем.
— Мари, нельзя отказываться от пищи лишь потому, что Вам подали не то, чего Вы желали, — как можно мягче укорила государыня дочь, занимая место за столом. Вслед за ней осмелились присесть и Катерина с Ольгой, старающиеся ничем не выдать своего голода: обед они обе пропустили, забывшись в поручениях Императрицы. Великая княжна в ответ на это промолчала, насупившись.
— Подумайте о тех, кому приходится на день делить ломоть хлеба, — в том же тоне продолжила Мария Александровна, вспоминая о людях из бедных кварталов и рассказы покойной Александры Федоровны о войне.
Ее бы воля, она искоренила бы это неравенство, дав каждому возможность жить в достатке. Но даже власть, сосредоточенная в её руках, не позволяла это осуществить. Ведь мало просто раздать денег из казны, что и без того не бездонна — проблемы это не решит надолго. И вряд ли что-то сумеет это сделать. Как только эти мысли завладели государыней, ужин вмиг показался пресным: то, что здесь она наслаждается отменной кухней, а где-то на окраинах столицы большая семья едва-едва пытается утолить голод пустой похлебкой, ничуть не способствовало появлению аппетита. Едва опробовав жаркое, что так любил Император, опять отказавшийся присоединиться к трапезе, Мария Александровна отставила от себя блюдо. Катерина, еще не привыкшая к столь необъяснимым для нее моментам грусти Ея Величества, замерла. Серебряная вилочка, занесенная над заливным, чуть подрагивала в её руке.
В почти вязкой и давящей тишине, где каждый был озабочен своими думами, никто и не заметил, как отворилась дверь, и в Золотой гостиной еще одним членом царской семьи стало больше.
— Maman, Вы вновь не съели ни крошки?
Обеспокоенный и укоряющий голос словно бы выразил мысли, что не способна была озвучить сама Катерина. Но неожиданность фразы привела к тому, что вилочка всё же выпала из дрожащей руки, со звонким стуком ударившись об пол. Осознание собственной неловкости вызвало легкое смущение, и, стараясь не встречаться ни с кем взглядом, девушка покинула свое место, чтобы поднять столовый прибор. Однако в этом стремлении она была не одинока. Прикосновение чужой горячей ладони к напряженным пальцам могло бы стать роковым, если бы ранее его место не занял зрительный контакт. От повторного падения вилочку спасло лишь то, что её удерживал цесаревич. Несколько ударов сердца минули, не отмеченные даже дыханием, словно все вокруг утратило жизнь.
— Простите мне мою неловкость, Ваше Высочество, — голос слушался плохо. Опомнившись, Катерина отвела взгляд и поднялась на ноги, чтобы церемонно склониться в легком реверансе и вернуться на свое место. Злополучный столовый прибор лег на салфетку. Вся ситуация вряд ли продлилась более минуты, но потянувшейся к чайничку княжне чудилось, словно прошел час, не меньше.
— Никса? — Мария Александровна, вырванная из тяжелых дум появлением сына, удивленно, но с радостью обернулась к нему. На опечаленном лице заиграла искренняя улыбка, и ответом ей стала такая же со стороны Николая, подошедшего к матери.
— Вас нельзя оставить одну, — шутливо качнул головой цесаревич, присаживаясь рядом, — что на сей раз стало причиной Вашей задумчивости?
— Ты помнишь князя Черкасского? — принимая из рук своей фрейлины чашку черного чая, осведомилась Императрица у сына. Тот нахмурился, но утвердительно кивнул.
— Его отец принимал участие в обороне Севастополя?
— И умер в госпитале по причине не оказанной своевременно помощи, — закончила Мария Александровна, — заплатил своей жизнью за наши, и не остался отблагодарен.
— Но Императором была пожалована награда посмертно, — не совсем понимая, отчего вспомнила этот случай мать, возразил ей цесаревич, на что получил то ли укоряющий, то ли просто усталый взгляд.
— Что мертвому эта награда? Что почести его детям, оставшимся на руках у бабушки?
— Хотите, я прикажу выплатить им содержание..?
— Я не о том хотела сказать. В госпиталях не хватает людей, оттого нуждающиеся умирают, не дождавшись помощи. Случись война — не приведи Боже, — широкий крест осенил Императрицу, — каждый день кто-то будет терять брата, отца или мужа.
Нетронутый чай остывал в изящной чашке, пока Её Величество медленно, будто боясь каждого слова, озвучивала свои мысли.
— Да что война — и в мирное время людям нужна помощь: оставшимся сиротами детям, лишенным поддержки от родных старикам, всем, кто по какой-либо причине потерял способность жить и существует от ночи до ночи.
— Елена Павловна дала жизнь Крестовоздвиженской общине, которая немало помогла в военное время. Её дело может быть продолжено, если Вы так беспокоитесь об этом, Maman.
— Оно должно быть продолжено и улучшено, — государыня кивнула, — я лично обращусь к Императору с этим вопросом. Если не будет возможности взять средства из казны, я совершу личное пожертвование: бриллианты и сапфиры — просто дорогое стекло.
— Ваше Величество, Вы всегда можете расчитывать на меня в этом вопросе, — Катерина окончательно забыла об ужине, как только разговор принял решающий оборот.
Голод, едва успокоенный чаем, затих — сотни, тысячи судеб могли вскоре получить шанс, и это заставляло все внутри трепетать. Отчего-то княжна уже была уверена в успехе предприятия, не принимая во внимание то, что до момента, когда выйдет указ, должно пройти еще не мало времени. Столь важные вопросы в один момент не разрешаются. Фраза сорвалась с губ до того, как Катерина поняла, что она принадлежит ей. Все это время княжна вслушивалась в разговор между государыней и цесаревичем, и тема, что была затронута, не могла не волновать её. В каждой семье имелись потери: не обошли они и Голицыных. Будучи ребенком, Катерина не задумывалась о войне, но сейчас, находясь на пороге замужней, взрослой жизни, боялась и помыслить о том, что не вернется Петр, Дмитрий, или даже ее дети.
— Ваше Величество, я могу позаботиться об увеличении количества сестер милосердия в Общине, — Ольга также не решилась оставаться в стороне. Мария Александровна с благодарной улыбкой кивнула фрейлинам, принимая их помощь.
— Надеюсь, теперь к Вам вернется аппетит, — цесаревич облегченно вздохнул, — я не хочу вновь видеть в Ваших покоях медиков.
Николай не упрекал мать в её сердоболии — он и сам был немногим менее чувствителен и отзывчив: в то время как Александр желал совершенствовать военную мощь державы, он навещал приюты, не зная, чем еще помочь сиротам. Но здоровье Ея Величества он ценил более всего, и эта её болезненность восприятия проблем, что нередко сказывалась не лучшим образом на состоянии государыни, изрядно беспокоила цесаревича. Он, наверное, отдал бы корону и титул лишь за то, чтобы вернулось время, когда в голубых глазах еще не царицы, а вчерашней принцессы не таилось усталости и печали. Когда её мягкий смех звучал под сводами дворца чаще, а отец разделял с ними трапезы и свое свободное от государственных дел время.
— Я полагаю, наше имение могло бы послужить на благо короне и отечеству, — Катерина, всерьез увлеченная мыслями о благотворительности, с какой-то отчаянной решительностью взглянула на Императрицу. — Мы можем разместить в нем тех, кто остался без крова над головой.
Решение пришло столь стремительно, что княжна не успела осознать, отчего вдруг ухватилась за него, как за последнюю соломинку. Отчего вдруг стало так важно что-то сделать для людей, за которых болела душа Ея Величества.