Дорога до родовой усадьбы Голицыных прошла в почти ничего не значащих беседах, где темы плавно перетекали одна в другую. Единственное, чего избегал Дмитрий – рассказов о государственном поручении и происходящих в Тобольской губернии беспорядках, каждый раз меняя мысль так, чтобы переключить внимание невесты на что-то иное. Катерина принимала это, но самой себе делала пометку: окольными путями допытаться самостоятельно. Она не любила, когда что-то утаивается. То же касалось загадок, собравшихся после смерти папеньки, и не желающих разгадываться: дядюшка молчал, говоря о том, что еще не время, а сама княжна пока лишь собирала детальки одну за другой, но цельная картина складываться не желала. Посетовав на скопление скелетов в шкафу их рода, Катерина достала из юбок прихваченное с собой письмо и протянула его жениху. Надежда на то, что Дмитрий сумеет что-то прояснить, почти не дышала, но попробовать стоило. Правда, взяла заветный лист с собой она по другой причине: быть может, удалось бы найти еще что-то, связанное с этими вещами, и по почерку, сравнив его, смогла бы установить личность автора.
Граф Шувалов, приняв сложенную втрое бумагу, развернул ее и цепким взглядом вчитался в столь аккуратные цепочки слов, что складывалось впечатление, будто писавший десятилетиями оттачивал искусство каллиграфии. Хотя, возможно, так оно и было.
«Родная моя,
не передать словами моих чувств, когда мне доложили о твоем отъезде и передали твое письмо. Отчего ты сама не сказалась мне? Боялась, что вознамерюсь остановить тебя? Но тебе же известно, что я никогда бы не пошел против твоей воли.
Помнишь, когда-то давно тебе пришлось уехать по просьбе твоей матушки? Мы не виделись три дня, а мне чудилось, что промелькнули годы. Но тогда я и представить не мог, что нам предстоит более долгая разлука. Не думал, что так мучительно – не иметь возможности прикоснуться к тебе, обнять, услышать твой смех, посмотреть в твои глаза. Если бы не… Впрочем, бессмысленно представлять, как бы сложилось все, будь мы в иных обстоятельствах.
Я буду жить мыслями о нашей встрече. Когда бы ей ни было суждено статься.
М.»
Среди всех писем, написанных таинственным «М», это было самым длинным, хоть и, также, не вносило ровным счетом никакой ясности. Вновь нет имен, вновь нет дат, вновь нет опознавательных знаков. Даже то, что сложено оно было на русском языке, не давало прав утверждать, что автором являлся не аристократ какой-нибудь: уж очень слог был искусен – крепостным такой неведом.
- Ни на одном конверте не было имени того, кому адресовались строки? – после старательного изучения бумаги осведомился Дмитрий. Его спутница качнула головой.
- Возможно, ей передавал лично поверенный человек. Что странно – ее ответных писем я так и не обнаружила. Правда, прочесть успела далеко не все.
Увы, в дворцовых стенах остаться наедине с собой более чем на пару минут невозможно, а посвящать в то, в чем сама еще совершенно не разобралась, кого бы то ни было, Катерина не желала. Достаточно причастности к этой загадке Дмитрия.
- Возможно, они хранятся у него.
- Если она вообще на них отвечала.
Предположение не было лишено смысла: каждое письмо таинственного «М» переполнялось отчаянием, даже если это было всего несколько строк. Казалось, словно переписка односторонняя, однако что-то не давало ему прервать все, и новые строки выходили из-под пера даже несмотря на отсутствие ответов барышни. Или же это все придумало лишь живое воображение Катерины, даже не заметившей, как загадка посланий из прошлого захватила ее всерьез. Дознаться до личностей обеих сторон этого «диалога», понять, что их связывало, и отчего такой тоской сквозило от каждой буквы, стало отчего-то очень важно. Хотя, возможно, она просто убегала от реальности, которая давила со всех сторон, и готова была забыться в любой, даже самой незначительной, мысли, где на самом деле не существовало никакой тайны.
***
В интригующих историях прошлого была не прочь покопаться не только Катерина, но и ее дядюшка – правда, его намерения вряд ли были столь чисты, и он силился не столько распутать все ниточки, что протянулись между ним, Голицыными и царской семьей, сколько максимально упрочить их. А значит, стоило позаботиться и о том, чтобы никто не посмел обвинить его в фальсификации, для чего приходилось не только изучать найденное, но и уничтожать некоторые из обнаруженных сведений. То, что прямых доказательств не существовало, одновременно и усложняло все, и облегчало дальнейшие ходы. Конечно, он, возможно, не сумеет убедить полностью тех, кого следует, но и противоположная сторона не будет уверена в его лжи – подтвердить или опровергнуть эти слова некому: все, кто знал что-либо достоверное, уже давно отпеты.
- Варвара Львовна, голубушка, просьба у меня к Вам есть, - дождавшись, пока разливавший чай слуга удалится из гостиной, Борис Петрович перешел к главной части их беседы, начавшейся не так давно. Баронесса Аракчеева, наслаждающаяся ароматом свежезаваренного напитка, медлила с ответом, и хозяин квартиры ничуть ее не торопил – в таких делах важна неспешность. О трепетной любви своей гостьи к чаю он знал не понаслышке, и умело использовал это, нарочно заказав несколько новых сортов специально для столь полезной ему дамы.
- Надеюсь, не место себе при Дворе выхлопотать желаете, - распробовав поданный напиток, отозвалась Варвара Львовна и тут же потянулась к вазочке с засахаренными фруктами: так чай, по ее мнению, становился во сто крат вкуснее.
- Что Вы, что Вы, куда уж мне. Отслужил свое, - махнул рукой князь Остроженский. – Вещицу одну из Дворца забрать надобно.
- Уж не царский ли венец Вы захотели, милейший? – и без того напоминающая птицу баронесса со сведенными к переносице бровями, круглыми глазами и по-орлиному загнутым носом нахмурилась, отчего взгляд ее стал еще более пугающим.
- Голубушка, как Вы могли подумать такое? – размашисто перекрестился старый князь. – Вещицу малую, сестре моей принадлежавшую, вернуть хотел.
Варвара Львовна, если и не поверила, то виду не подала. Черты лица ее смягчились, правда, не настолько, чтобы тут же потерять всякий страх в общении с ней, и перестать старательно подбирать слова. То, что с Борисом Петровичем она порой и имела общие дела, не означало ее полной осведомленности в его мотивах: скорее они помогали друг другу как давние знакомые, но не вдаваясь в причины, побудившие договориться о том или ином деле. По крайней мере, пока ничего преступного против Царя и Отечества не затевалось. Становиться пособницей в грязной истории баронесса Аракчеева не стала бы даже за толстую пачку крупных ассигнаций. Хотя ее приближенность ко Двору манила многих.
- Полагаю, забрать ее следует тайно, иначе бы Вы ко мне не обратились, Борис Петрович?
- Редкой проницательностью Вас Господь одарил, голубушка, - с излишним восхищением проговорил старый князь, желая лестью прикрыть свои намерения.
- И как же узнать эту вещицу?
- Я Вам сейчас все-все ее приметы подробно изложу.
Не по-мужски пухлые губы Остроженского изогнулись в хитрой улыбке. Он уже почти праздновал прибытие к нему в руки главного подтверждения сплетенной легенды: если баронесса Аракчеева обещалась что-то исполнить, сомнений в успехе дела могло не возникать.
***
Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1863, декабрь, 15.
Привезенные из Голландии розы источали невероятно сильный аромат: будь здесь один цветок, им бы можно было наслаждаться, но от нескольких тысяч едва раскрывшихся бутонов кружилась голова и мутнело сознание. Перебирая жесткие стебли и срезая нижние листья, чтобы после разместить новую порцию цветов в напольном вазоне, Катерина старалась отвлечься мыслями от своей дурноты. Эллен, помогавшая ей с утра, упорхнула по поручению государыни к кондитеру, а фрейлина Смирнова, целый час развлекавшая историями античного Рима, в силу недомогания отпросилась у Ея Величества, на что внимательная и сердобольная Мария Александровна не могла ответить отказом. Свободной оставалась лишь Катрин, да Анна Тютчева, с которой даже терпеливой княжне было сложно находить общий язык, и потому за общей работой они обе предпочитали молчать.