– Она и Вас утомила?
– Мне кажется, во всем Дворце не найдется человека, который бы считал её образцом порядочности и невинности. А тех, кто наслаждается беседами с ней, можно пересчитать по пальцам.
– Я заранее выражаю искреннее сочувствие тому, чьему дому хозяйкой она станет, – бросила Катерина, качнув головой. В том, что из Ланской выйдет такая же мать, держащая всю семью в кулаке, как Кабаниха, она сомнений не имела.
– О, это определенно будет какой-нибудь барон или граф, в почтенном возрасте, которого она очарует до такой степени, что он вместо слуги ей чай подавать станет.
Картинка нарисовалась столь яркая, что не расширить её того сильнее было бы досадным упущением, а недостатком воображения княжна не страдала. Хотя бы на столь невинный диалог, что не покинет пределов их тесного круга из двух человек, она имела право. Вряд ли хоть слово из беседы достигнет ту барыню в странной шляпе, что явно кого-то ожидает на резном диванчике.
– И она непременно на каждом светском приеме будет говорить о неземной любви к нему, во что, конечно же, никто не поверит, – фраза была произнесена нарочито с придыханием и легким сочувствием, хотя уголки губ Катерины уже подрагивали, как и зеленые глаза лишились своего холода.
– Особенно его дети от первого брака, – поддержал игру цесаревич, вдохновенно расписывая будущее императорской крестницы, – им придется называть маменькой ту, что вряд ли окажется их старше. Они будут пытаться всячески открыть отцу глаза на его новую супругу, но он уже слеп от своей любви.
– В конце концов, он перепишет все завещание на нее, оставив детей обездоленными, и на следующее утро по нему уже отслужат панихиду.
– Вы жестоки, Катрин, – усмехаясь, оценил её вариант Николай, – она еще немного поживет с ним, чтобы иметь возможность посещать приемы в сопровождении столь знатного супруга. Ведь после его кончины ей придется блюсти траур: это накладывает табу на все светские вечера, а такая барышня как она следит за своей репутацией, чтобы попрать все нормы.
– И несмотря на то, она будет тайно иметь связь с каким-нибудь офицером.
– Драгуном! Чем не принц на коне?
Едва сдерживающая смех Катерина после этого воодушевленного замечания уже, не таясь, рассмеялась, и столь заразительно, что Николай сохранять серьезность тоже не имел возможности. Впрочем, дабы не навлечь на себя осуждающие взгляды, пришлось почти сразу успокоиться, и лишь заговорщицкие улыбки, коими обменивались собеседники, напоминали о случайном и кратковременном отхождении от правил. Удерживая раскрытый веер так, чтобы он слегка прикрывал ее губы, княжна едва заметно подалась в сторону цесаревича.
– Не думала, что Наследник Престола может обсуждать барышню за её спиной, – в голос нарочно был добавлен легкий укор, но веселье в зеленых глазах выдавало настоящие эмоции. Николай, так же чуть склонившись к своей спутнице, понизив голос, вкрадчиво пояснил:
– Готов поспорить – не к ночи помянутая барышня сейчас с не меньшим удовольствием сплетничает о нашем уединении.
С тихим смехом Катерина сложила веер, едва дотронувшись его краем до плеча цесаревича в немом, но шутливом предупреждении. А в зеленых глазах читалась благодарность за эти спокойные минуты, позволившие забыть о причинах для грусти и впервые за долгое время искренне рассмеяться.
Комментарий к Глава двенадцатая. С мечтой о близком пробужденье
*она глупа (фр.)
**шила в мешке не утаишь, м-ль Ланская (фр.)
========== Глава тринадцатая. Ломается хрупко бессильная сталь ==========
Российская Империя, Карабиха, год 1863, декабрь, 25.
В последних числах декабря почти в каждом доме появлялась пушистая зеленая красавица, знаменуя приближение праздника: немецкую традицию ставить елку в Россию привезла еще покойная Александра Федоровна, и постепенно это стало традицией не только во дворце, где отдельно наряжалась елка Императора, Императрицы, каждого из детей правящей четы, а также для малого великокняжеского двора, но и в домах всех слоев населения. Различалась лишь пышность, с которой проводилась подготовка к празднику: где-то вместо деревца даже ставили лишь несколько его веточек, но от духа Рождества не желал отказываться никто. Катерина, привыкшая к ощущению чуда, что рождали все эти приготовления, погружённая в мысли о приюте, начавшем функционировать, пусть и не в полную силу, испросила у государыни разрешения заняться праздником для детей, и теперь с небывалым усердием завязывала ленточку, которой фигурка крепилась к колючей зеленой лапе. Стоящий рядом Николай поправлял лестницу, чтобы усадить на вершину ели натертую до блеска звезду. Все игрушки были вытащены с антресолей, и княжна сильно обрадовалась, что туда в момент уборки не добралась, иначе бы выкинула все ненароком. А теперь, как оказалось, даже эти безделицы пригодились.
Изначально предполагалось, что Мария Александровна с несколькими фрейлинами и старшими сыновьями нанесет визит приюту к обеду, но с самого утра государыне нездоровилось, и её присутствие оказалось под большим вопросом. Цесаревич намеревался было остаться с матерью, но она настояла на его поездке в приют, увещевая в том, что ее самочувствие от его присутствия не улучшится само, да и скорее всего мигрень утихнет к вечеру, поэтому нет нужды волноваться попусту. Взяв с матери слово, что она не будет перенапрягаться и взамен пообещавшись составить компанию княжне Голицыной и вернуть ее во дворец в целости и сохранности, Николай распорядился об экипаже. И уже с обеда вместе с Катериной он занимался украшением большой комнаты, некогда бывшей бальной залой поместья Голицыных, а ныне превратившейся в столовую. Одетая в простое платье, дополненное лишь легким кружевным фишю, княжна любовно расправляла крылья бумажной птицы, что смастерила когда-то маленькая Ольга. Перед глазами вставали картины счастливого детства, в котором каждое Рождество ожидалось с особым трепетом, и улыбка блуждала по задумчивому лицу. Вот только жизни в этой улыбке не было. Цесаревичу же отчаянно хотелось вновь увидеть озорные огоньки в потухших глазах спутницы: ему вообще претила любая грусть и страдание, и будь его воля, он бы давно нашел способ избавить от них свой народ. Но если для тех, кто однажды присягнет ему на верность, Николай пока еще не мог ничего сделать, облегчающее их участь, то хотя бы находящуюся рядом девушку он должен был развеселить.
– Катрин, вы не откажете мне в прогулке?
Княжна с той самой птичкой в руках вздрогнула: тишина, что окутывала её и почти усыпляла, оказалась безжалостно нарушена. Потребовалось время, чтобы осознать, где именно она находится, и что должна делать. Но в повторном вопросе необходимости не было.
– Не думаю, что Вам интересно утерявшее свой облик поместье, – горечь в голосе даже не скрывалась. Бумажная поделка нашла свое место на пушистой ветви, руки потянулись к коробке, где хранились остальные игрушки.
– Я, конечно, не откажусь и от экскурсии по усадьбе, но сейчас мне бы хотелось насладиться верховой ездой. Вы упоминали, что Ваш брат учил Вас держаться в седле?
Такое занятие, пожалуй, мало подходило утонченной и хрупкой барышне, но князь Петр всячески потворствовал интересу сестры к не девичьим увлечениям, и потому Катерина даже на свой шестнадцатый день рождения получила в подарок от брата его любимого скакуна, а в восемнадцать даже приняла участие в охоте. Правда, не сказать, что бы оная прошла удачно: сравниться с мужчинами в сём для нее было сложно, однако удовольствия охота принесла немало. Маменька только укоряла, что не пристало барышне в мужском костюме да на лошади скакать, на что тут же получила ответ — все императрицы Российские в охоте участие принимали, разве что Анна Иоанновна предпочитала ей стрельбу из дворцовых окон. У княгини возражений не находилось, но попыток урезонить дочь она не оставляла, а потому верховые прогулки и, тем паче, охота, происходили в величайшей секретности, когда маменька отбывала из поместья.
– Здесь и лошадей-то не осталось.
Убедившись в том, что на елку было вывешено все, что когда-то убрали в коробку после Рождества, княжна оглядела невысокое деревце, уже увенчанное звездой и готовое предстать перед не ожидающими такого чуда детьми.