Останавливаясь пред иконой Николая Чудотворца и поджигая фитиль тонкой восковой свечи, Катерина начала шептать молитву. За Наследника.
***
Николай Александрович, смотрящий на человека, которого к нему подвели сопровождавшие его жандармы, размышлял над тем, стоит ли устраивать личный допрос тому, кого по приезду в Петербург подвергнет данной участи Василий Андреевич, а то и сам Император. Такое дело пройти мимо него не сможет, а потому несчастному цесаревич уже не завидовал. Удивительно, но гнева в себе он не ощущал: да, случившееся породило чувство страха, но вместо бушующей злобы и желания сгноить в тюрьме посмевшего возвести на него дуло пистолета, Наследника одолевал интерес к мотивам свершенного преступления, пусть и не получившего ожидаемого неудавшимся убийцей положительного исхода. Зачем кому-то потребовалось в него стрелять? Как правитель он не успел еще предпринять ничего из того, что могло бы всколыхнуть недовольства в народе. Как человек — вряд ли успел получить столь серьезных и злопамятных недоброжелателей, чтобы они возжелали ему смерти. Тогда по какой причине кто-то пошел на подобный шаг в его отношении?
– Как имя твое? – осведомился цесаревич, решив, что несколько особо не дающих ему покоя вопросов за допрос считать нельзя. Да и не сравнится это с полноценной пыткой в Третьем Отделении.
Мужчина, смотрящий своими мутными желто-зелеными глазами на Наследника Престола в упор, кажется, даже не услышал обращенной к нему фразы. Однако когда Николай Александрович собрался озвучить вопрос вновь, предполагая, что задержанный пребывает в состоянии шока, пересушенные губы с кровоподтеком — похоже, кто-то в толпе учинил свою расправу — разомкнулись.
– Януш Бужек, – бельмастый глаз сощурился, и в одном только этом действии цесаревич прочел отсутствие какого-либо сожаления о свершённых действиях. Равно как и в простом ответе, лишенном обращения к Его Высочеству.
– Зачем же ты в Наследника Российского Престола стрелял, Януш? – новый вопрос прозвучал уже со стороны графа Строганова, предугадывающего мысли своего воспитанника.
– За фальшивую свободу, подаренную Императором крестьянам, – упоминание недавнего указа, изданного два года назад, ставшего катализатором такого количества крестьянских восстаний, какого не насчитывалось со времен начала правления Дома Романовых, удивления не вызвало. Однако куда более странным было другое: к той реформе государя цесаревич отношения не имел, поэтому логика в действиях стрелявшего практически не прослеживалась. То ли он чего-то не договаривал, то ли ему не было разницы, кому из императорской фамилии мстить. В любом из случаев, расстрела ему было уже не избежать.
– Тогда почему ты возвел дуло пистолета не на Императора? За грехи отцов их дети не в ответе.
– На кого указали, в того и выстрелил, – если изначально Николай Александрович хотел знать лишь мотивы крестьянина, теперь он намеревался полностью распутать клубок, раз уж Бужек так легко давал ответы.
– Кто указал?
– Важный человек, – обнажив обломанный зуб в ухмылке, сообщил Януш, – князь.
– Назови его имя, – взяв допрашиваемого за грудки, тряхнул его Строганов, – не станешь препятствовать дознанию – Его Высочество проявит великодушие.
– Чего бы мне верить Вам? – покосившись на стоящего рядом Николая Александровича, прохрипел крестьянин. Хоть и жизнь ему никто не сохранит, а каким образом умереть – не велика разница, смысла выкладывать все сейчас он не видел: на допросе в Третьем Отделении придется заново повторять рассказ.
– Не желаешь верить нам — поверишь Императору, – оттолкнув от себя крестьянина, граф обернулся к Наследнику, тотчас же отдавшему указание охране.
– Януша Бужека заключить под стражу в Петропавловской крепости, его семье запретить покидать усадьбу до момента оглашения приговора и приставить к ним охрану.
Слаженный кивок, сопроводивший короткое “будет исполнено, Ваше Высочество”, стал единственным ответом на приказ цесаревича. Оный же, дождавшись, когда его люди затолкнут обвиняемого в экипаж, что тут же возьмет курс на Петербург, перевел взгляд на ловящий солнечные лучи крест, венчающий маковку Успенского Собора.
– Сергей Григорьевич, я хочу вознести молитву за сегодняшнее чудесное спасение, – обратился к воспитателю Николай, на что получил согласный кивок. Но прежде чем скользнуть под каменные своды Собора, цесаревич помедлил. – И, прошу, не докладывайте о случившемся Императрице.
Зная, что граф Строганов поймет все без пространных объяснений, он даже не стал дожидаться ответа. Деревянная дверь распахнулась прямо перед ним, когда преодолевший расстояние в несколько десятков шагов Наследник был уже готов взяться за ее потертую ручку. Щурясь от все еще яркого августовского солнца, столь непривычного после полумрака Собора, Катерина, едва не столкнувшись с цесаревичем, удивленно отступила назад. Кажется, сегодня в ее привычку вошло налетать на людей, однако в случае с Его Высочеством это вряд ли было бы оценено положительно. Почтительно склонившись в реверансе и тут же распрямляясь, чтобы оказаться как можно дальше от члена императорской фамилии, пока оный не успел вспомнить ее лицо, княжна поспешно сбежала вниз по ступеням и, огибая графа Строганова, чуть отставшего от своего воспитанника, устремилась в направлении свободной брички, на козлах которой клевал носом извозчик. Следовало скорее покинуть Соборную площадь, дабы не оказаться замешанной в чем-либо.
Забираясь в экипаж и обещая крестьянину любую сумму, лишь бы он тронулся с места, Катерина оглянулась и тихо выдохнула: у дверей Успенского Собора уже никого не было.
***
– Кати, с тобой все хорошо? Что послужило причиной такой твоей задержки? – Дмитрий, похоже, не покидавший двора, едва завидел подъезжающую бричку, бросился к ней, помогая невесте сойти на землю. С благодарностью принимая его руку, княжна сделала пару неуверенных шагов вперед и лишь после этого как-то не слишком радостно улыбнулась жениху. Она все еще пыталась прийти в себя после происшествия на площади, и честно старалась придать себе как можно более непринуждённый вид.
– Прости, попала на обедню и решилась отстоять ее. Правда, вскоре поняла, что это чересчур тоскливо, – улыбаясь уже чуть более живо, Катерина проследовала за Дмитрием в дом, рассеянно оглядывая внутреннее убранство, ничуть не изменившееся с ее последнего визита, имевшего место быть пять лет назад. В гостиной ее уже ждали: графиня Елизавета Христофоровна, сидя на кушетке, наслаждалась игрой старшей дочери – Елены – на клавесине, Григорий и Владимир – младшие братья Дмитрия – увлеченно спорили над шахматной доской. Звук отворившейся двери был заглушен мелодией, льющейся из-под изящных пальчиков тоненькой и бледной Елены, и потому вошедшим пришлось привлечь к себе внимание громким приветствием.
– Maman, – голос сына Елизавета Христофоровна проигнорировать бы не сумела: чуть поворачивая голову, чтобы убедиться в том, что ей это не послышалось, графиня поднялась на ноги, тут же делая шаг навстречу долгожданным гостям. Музыка смолкла – Елена, заметившая появление брата, тотчас прекратила музицировать, покидая место за инструментом.
– Приехал, – обнимая сына, улыбнулась женщина, и тут же переключила внимание на его спутницу, – Катюша, как давно ты здесь не была, – приветствие сопроводилось церемонным пожатием рук и невесомым поцелуем в щеку со стороны хозяйки поместья, и легким поклоном – со стороны княжны.
– Елизавета Христофоровна, рада видеть Вас.
– Кати! – перенявшая манеру обращения к подруге от брата Елена крепко обняла гостью, в который раз удивляя силой, заключенной в это хрупкое, почти прозрачное тело. – Надолго к нам?
– Если Вы не против, погощу у Вас с недельку, – обращаясь скорее к Елизавете Христофоровне, нежели к вопрошающей ее подруге, без лишних раздумий отозвалась княжна, увлекаемая младшей Шуваловой к диванчику. На мелодичный перезвон колокольчика, коим не преминула завладеть хозяйка поместья, в гостиную скользнула ладно сложенная девочка с густой каштановой косой и россыпью веснушек на лице.