На робкий стук с изрядной задержкой вышла дородная женщина с убранными под цветастую косынку волосами и в темной телогрейке. Руки её были облачены в грубые рукавицы со следами угля, а серые глаза чуть навыкат с подозрением изучали внезапных гостей. Впрочем, Катерина вполне понимала незнакомую крестьянку: окажись перед ней на пороге двое в смятой и замаранной снегом одежде, с растрепавшимися волосами, следами слез и отнюдь не приветливой улыбкой, она бы тоже не хлеб-соль предлагала. Стараясь, чтобы речь её выглядела не путаной, и никоим образом не выдала их истинных имен, княжна представилась мелкопоместной дворянкой (Николай вернулся к роли графа Северского) и попросила разрешения остановиться в этом доме. В двух словах пояснив произошедшее с ними, Катерина пообещалась заплатить своими сережками — единственной ценной вещью, что была при ней: денег она не брала, не предполагая, в какую переделку попадет. Хозяйка, с чьего лица так и не сошла подозрительность, всё же впустила гостей, позволив им занять единственную свободную комнату из трех: две другие отводились на спальню и кухню. К чести крестьянки, следить за постояльцами она не стала, да и расспрашивать особо тоже, удалившись во двор, где была занята до их прихода.
Оказавшая помощь в избавлении от пальто и мундира Катерина с сосредоточенным видом ощупывала руку Наследника престола, пытаясь определить возможные ушибы и переломы. К счастью, от них, похоже, Господь уберег. Цесаревич то ли в шутку, то ли всерьез выразил надежду на продолжение “медицинского осмотра” в виде массажа спины, за что был удостоен ответной колкости со стороны своей спутницы, заявившей, что раз у него есть силы выдвигать такие предположения, значит, она явно переживала больше, чем следует, и дальше он справится сам.
– Катрин, только не рассказывайте государыне о нашем приключении, — поморщившись, Николай опустился на постель, стараясь принять как можно более комфортное для спины положение. Сковывающий мундир обрел временное пристанище на подлокотнике старого кресла, куда ранее было определено пальто, и дышать стало легче. Катерина, поправляющая подушку под его головой,в который раз поразилась тому, сколь сильно заботился о матери цесаревич. И препятствовать таким его желаниям не могла.
– Не беспокойтесь – я не менее Вашего не желаю волновать Ея Величество.
– Вы тоже полагаете, что я слишком слаб? – внезапно поинтересовался Николай, но как-то отстраненно. Княжна, не уловившая связи между этим вопросом и их предыдущими фразами, не нашлась, что ответить, и просто присела на край постели.
– Если слабость – испытывать боль, то мы все слабы. Просто кто-то чуть сильнее, кто-то нет. Не испытывает боли лишь мертвец. А Вы живы, Ваше Высочество.
– Император всегда меня называл неженкой, – усмешка, едва проскользнувшая по лицу цесаревича, была какой-то горькой. – Особенно в моменты таких приступов. Как-то даже предложил матери меня в платье нарядить: мол, никто б не отличил от барышни. Говорил, что надо было меня вместо Александра в службу отдать.
– Но то говорил государь, а отец внутри него наверняка переживал за Вас.
Николай только как-то неопределенно пожал плечами. Или, скорее, попытался это сделать — полноценный жест в его положении не получился. Катерина отвела взгляд и хотела бы сменить тему, как ненароком вернулась мыслями к первым репликам:
– Приступов? Ваше Высочество, – на лице, к которому уже вернулся здоровый румянец, отразилось запоздалое осознание, — это не было простым шоком от сильного удара?
– Такое иногда случается при сильном напряжении спины, – цесаревич старался преподнести это как нечто незначительное, но не ощутить перемену настроения своей спутницы не мог. – Потому я и говорил, что Вам не следует винить себя – прогулка была моим желанием, и я знал возможные риски.
– Вы ведете себя как ребенок! Вам стоило бы относиться серьезнее к своему здоровью, – не сдержалась Катерина, рывком поднимаясь на ноги. На лице читался неприкрытый укор, но он поглотил ранее властвовавшую вину, и потому реакция оправдала себя для Николая. В синих глазах промелькнули хитрые искорки, но он старался сохранить серьезность.
– Не так давно Вы извинялись за каждое свое слово, а теперь стремитесь отчитать меня как мальчишку.
– Желаете, чтобы я вернула прежний манер общения?
– Не стоит, Катрин, – случайная вспышка ее гнева, смешанная с заботой, была важнее иного исполнения этикета, доказывая, что княжна еще жива, и подтверждение факта смерти папеньки не подкосило её окончательно. – Вам нужно отдохнуть, – переменил он тему, – Вы можете занять вторую половину кровати.
– Вы обратились не по адресу с таким предложением, Ваше Высочество.
– Не упрямьтесь, Катрин, — нахмурился цесаревич, однако его спутница только покачала головой. – Клянусь, что никто не узнает об этой компрометирующей ситуации, и я не предприму никаких смущающих Вас действий! – раскрывая ладони поднятых вверх рук, он улыбался. И сложно было не ответить тем же, но Катерина всё же сохранила бесстрастность голоса и взгляда.
– Я верю Вам, Ваше Высочество, но сейчас в отдыхе больше всего нуждаетесь именно Вы.
Опустившись в стоящее рядом с постелью кресло, чья обивка за десятки лет была протерта настолько, что украсилась бессчетным количеством заплаток, княжна перевела задумчивый взгляд на лежащий рядом мундир темно-зеленого сукна. Руки непроизвольно коснулись плотной ткани, пальцы дотронулись до золоченых пуговиц, перебирая их одну за другой.
– Вы были посланы мне небесами.
Прозвучавшая в тишине фраза заставила Катерину вздрогнуть и обернуться к цесаревичу, но ни единого слова не сорвалось с её губ: мерно вздымающаяся грудь Николая и его выравнивающееся дыхание говорили о том, что его почти сморил сон. Облегченно прикрыв глаза, княжна откинулась на спинку кресла – организм, существовавший на пределе своих сил теперь требовал отдыха: подрагивающие руки и ослабевшее тело желали покоя. А сознание невольно молилось о здравии Наследника престола.
Она и вправду ощущала эту незримую связь, созданную Творцом. Но не знала, благодарить ли за нее.
***
Задремавшая Катерина проснулась, когда густая тьма укутала деревню и заполнила комнату: свеча почти догорела – еще немного, и огонек бы потух. Николай все еще спал, но, похоже, ему стало легче: поза его сменилась, и он выглядел действительно расслабившимся, почти умиротворенным. Повинуясь случайному порыву, поднявшаяся с кресла княжна коснулась его прохладного лба рукой, чтобы убедиться в отсутствии болезненной испарины, и тихо выдохнула. Ему и вправду стало лучше. Не желая нарушать сон цесаревича, Катерина, прихватив с постели шаль, аккуратно выскользнула из комнаты, загасив догорающую свечу.
Хозяйка обнаружилась на кухне, по уши в мыльной пене: чистые тарелки выстроились в ряд, сверкая влажными краями, пока в большом тазу намывалась стеклянная салатница. В стоящем на печи чане нагревалась вода, предназначенная для последней порции посуды. Княжна, едва ли когда принимавшая участие в подобном действе, замешкалась, наблюдая за приютившей их женщиной. К домашней работе её не приучали: для всего этого существовали слуги, а молодая барышня должна была искусствам обучаться да манеры знать, но никак не полы мести и каши варить. Если маленькая Ольга еще как-то пыталась помочь кухарке пироги защипывать (вдруг ей ухватить до обеда тогда удастся), то старшие сестры в шкуру слуг влезть никогда не пытались. Но жизнь диктовала свои правила, и в ней порой все социальные слои причудливо перемешивались, теряя свои титулы и звания. Неловко смяв края шали, Катерина подошла к Аглае, окликая ту.
– Может, Вам помощь нужна?
– Вы, барышня, вряд ли к этому приучены, – бросив неодобрительный взгляд на её ухоженные руки, и впрямь не знавшие грубой работы, хозяйка отвернулась.
– Никогда не поздно попробовать что-то новое.
– Надо оно Вам, – буркнула крестьянка, впрочем, оторвавшись от своего занятия. Спустя несколько минут Катерине был выдан затупившийся нож с парой зазубрин у края и не так давно отмытый картофель: время близилось к ужину, и раз гостья изъявила желание посодействовать в этом, Аглая решила оное удовлетворить. Правда, пришлось следить, чтобы барышня по неопытности от картофеля одну лишь сердцевину не оставила, исчистив слишком усердно, да пальцы себе все не изрезала. Хотя от последнего уберечься не удалось, и пару раз лезвие всё же соскользнуло на белую ладонь.