Наталия Рощина
Плач палача
Выпускной вечер закончился так быстро, что, увидев восходящий диск солнца, Нина разочарованно вздохнула. Их привезли за город специально, чтобы последним, мощным впечатлением для вчерашних школьников стало таинство явления миру огненного светила – символа начала новой жизни. Особого эмоционального подъема эта картина у Нины не вызвала. Рассвет как рассвет. Утренняя прохлада заставляла девчонок зябко ежиться, потирать холодные руки, плечи. Некоторым повезло – мальчишки, пожелавшие быть галантными, предложили им свои пиджаки, оставшись в тонких, полупрозрачных белоснежных рубашках. Нина была в числе тех, кому повезло. Володя с важным видом накинул ей на плечи свой пиджак, критически осмотрев ее с ног до головы. Потом подмигнул и поднял большой палец вверх. Нина удивленно вскинула брови: что он хочет этим сказать? От этого Володьки Панина можно ожидать все, что угодно! Он непредсказуем, может, из-за этого она и дружит с ним столько лет, не обращая внимания на ухаживания других мальчишек? Почему он хитро улыбается, глядя на нее? На его лице столько триумфа. Неужели платье, которое она сама сшила по такому торжественному случаю, стало смотреться лучше благодаря его черному пиджаку, неуклюже сидящему на ее хрупких плечах?
Нина собиралась съязвить что-то по поводу его внимания и заботы, но Володя не дал ей начать очередную перепалку. Он развернул ее в сторону, куда сейчас завороженно смотрели все. Нина старалась как-то иначе оценить появление каждодневного чуда, но не ощущала внутри никакого вожделенного восторга. Она лишь понимала, что это – конец праздника. Он казался таким далеким, и вот – остался позади. Прожит последний день детства. Неужели в такой момент можно чему-то радоваться? Одноклассники вокруг кричали, подпрыгивали, смеясь, обнимали друг друга, а Нине хотелось плакать. Володька осторожно взял ее за руку. Она не выдернула ее, но прикосновение показалось ей неуместным. Ей не это сейчас было нужно. Нина не могла точно описать своих ощущений, настороженно прислушиваясь к тому, что происходит внутри нее самой. Чтото похожее на состояние волнения перед экзаменом. И билеты знаешь – на каждый вопрос заучен ответ, а все равно никуда не деться от переживаний. Наверное, есть такие, которые спокойно, со стойкостью существ, лишенных нервных окончаний, постепенно сдают экзамен за экзаменом. Нина была не из их числа. В эту торжественную для всех минуту Нина словно почувствовала груз наступающей взрослой жизни, которой мама всегда пугала ее. Он придавил девушку всей своей тяжестью непрожитого, непонятого, непрочувствованного. Нина даже приложила руку к груди – стало трудно дышать. Мамины внушения не проходят даром. Трудно чувствовать себя уверенной в завтрашнем дне, когда не на кого надеяться, только на себя, на свои силы. Считая, что сама она в жизни ничего не добилась, Алевтина Михайловна Орлова болезненно относилась к взрослению дочери. Она должна была быть уверена, что ее Нина проживет более достойную жизнь и состоится как личность.
– Нина, что происходит? – заметив тень огорчения и разочарования на красивом лице подруги, спросил Володя. – Что с тобой?
– Сама не знаю, – вздохнув, ответила Нина. Она могла только ему признаваться в своих слабостях. – Всходит солнце новой жизни, а мне почему-то страшно. Знаешь, хочется опять за парту: привычный ход событий, определенность каждого дня. Глупо? Не смотри так, я сама себя не узнаю. Слова кажутся бессильными что-то описать, передать.
– Не переигрывай, Орлова, – услышав последнюю фразу Нины, усмехнулся Илья Стоянов – признанный лидер 10 «А», безуспешно ухаживавший за ней последние два года. В этот прощальный вечер, когда они были единой командой, он больше не прилагал бесплодных усилий все-таки заинтересовать эту рыжеволосую фею, словно околдовавшую его. В нем проснулось желание показать ей, что он излечился. Захотелось уколоть ее, ущемить самолюбие. Хотя Стоянов понимал, что это мелко и неуместно для такого торжественного дня, все же он довершил задуманное. – Ты напоминаешь всем, что собираешься стать актрисой? Считай, что получилось. Остается придать лицу нужное выражение и начать: «Почему люди не летают?..»
– Илюша, постарайся не быть злым хотя бы сегодня, – сверкнув зелеными глазищами, отрезала Нина. Она не ожидала, что кто-то окажется свидетелем ее откровенного признания. Для ушей Стоянова оно точно не предназначалось. – Чертежная доска, которая станет по жизни твоей основной спутницей, и та может не выдержать. Всего в тебе полно: красоты, силы, таланта, но желчи – сверх меры. Это может тебя погубить.
– Обменялись комплиментами? – улыбаясь, вступила в разговор Лена Смирнова, лучшая подружка Нины: десять лет за одной партой – это что-то да значит. Открытое, усеянное веснушками лицо выражало укор. – Не можете даже в такой день не цапаться?
Лена была рада хоть на одну минуту оказаться рядом с Ильей – ее отношение к нему было известно всему 10 «А». Ленка ничего не скрывала – восхищение талантами Стоянова с годами переросло в первую любовь. Конечно – безответную, полную слез, разочарований. Наверное, это необходимый этап взросления, но философски относиться к нему получается только по прошествии многих лет. Пока же все кажется трагедией: оброненное слово, случайный взгляд. Стоянов никогда не замечал ее, не хотел замечать. Он жил в другом измерении, где нет места таким сереньким личностям, какой считала себя Лена. Да разве можно обратить на себя внимание любимого парня, когда рядом сверкает Нина? Они такие разные, как день и ночь, жар и холод. Выбор заранее предопределен. Но почему-то Лена не обижалась, не держала зла на подругу. Кто виноват в том, что один человек удачливее, другой – красивее, а третий – сильнее? Все, что недодает природа, есть варианты дополучить, прикладывая определенные усилия. Важно понимать, насколько тебе это необходимо и что ты готов совершить ради этого. Ради того, чтобы привлечь внимание Ильи, Лена не делала ровным счетом ничего. Такой вывод сделала Нина накануне выпускного:
– Он не твой. Ты просто придумала себе игру в любовь. Так играй, но без надрывного страдания.
– Не тебе меня учить. Ты, что ли, Володьку любишь? – парировала Лена.
– Не знаю. Мне с ним интересно.
– Интересно с двоечником, извечным заводилой разборок, отпетым хулиганом, который только и может что гонять на мотоцикле с утра до ночи?
– Представь себе, – Нина в упор посмотрела на готовую испариться от этого взгляда подругу. – Ты ведь отказалась прокатиться. Ты вообще – тихоход по жизни.
– Это не для меня, – отмахнулась Лена. – Жажда скорости – нет, увольте.
– Если хочешь знать, я вообще не хочу любить, – неожиданно добавила Нина.
– Что это значит?
– Не хочу ни к кому привязываться, страдать. Это такая мука – любить по-настоящему. Зачем обрекать себя на то, чего можно избежать? Ты книг не читала, что ли?
– Ты серьезно? – Смирнова была поражена.
– Абсолютно. Вот с Володькой мне спокойно и весело. Пока мне больше ничего от него не надо. Мне вообще больше ничего от него не нужно, а что он воображает – его дело.
– Ты используешь его? Нина, тебе только семнадцать, а ты бессовестно используешь людей: Володю, меня, маму, даже Илью – тебе льстит его внимание и то, что тебе от него ничего не нужно. Я права?
– Ленка, если хочешь поссориться, то продолжай, – предупредила Нина.
– Не хочу.
– Тогда хватит на тему о любви. Мы с мамой живем вдвоем и нормально.
– Мне казалось, для тебя «нормально» – это мало.
– Я знаю, чего хочу от жизни, – пропустив мимо ушей замечание Лены, продолжала Нина. – В конце концов, мы говорим о вещах неиспытанных. Сердце должно подсказать. Как можно описать сахар, не попробовав его? Нам любви еще дождаться надо – после поговорим.
– А сейчас о чем?
– О том, что через несколько дней мы расстанемся, и одному Богу известно, когда еще встретимся.
– Ты имеешь в виду, что не вернешься, даже если не поступишь? – с тревогой спросила Лена.
– Точно, Леночка! Сюда я не вернусь, а то, что я не Вивьен Ли, – это я сама понимаю. Здесь еще везение нужно. Знаешь, немножечко помощи от нечистого, совсем чуть-чуть.
– Перестань, Нинка, вечно ты все сводишь то к Богу, то к дьяволу.