Она была уверена, что носит девочку, с самого первого дня, как поняла, что беременна, и предчувствие не обмануло. Алевтина не могла вспомнить момента в своей жизни более трогательного, запоминающегося и светлого, чем знакомство с только что родившейся дочкой. Ласково касаясь ее красноватой кожи, Алевтина оглядела снующих вокруг акушеров, врачей взглядом, полным гордости. Она чувствовала, что глаза ее наполняются слезами счастья, и поспешила улыбнуться: «Это моя Нина, моя маленькая принцесса…»
Алевтина относилась к ней с умеренной строгостью и лаской. Она смогла найти золотую середину, не балуя девочку, не развивая в ней эгоизма, присущего единственному, любимому ребенку. Алевтина общалась с ней, как с взрослой. У Нины были свои обязанности по дому, она с удовольствием выполняла мамины поручения и особенно любила наблюдать за тем, как та работает. Нина частенько засыпала и просыпалась под размеренный стук швейной машинки. Алевтина быстро нашла желающих заказывать ей одежду: это были в основном женские платья, блузы, сарафаны, юбки. Когда становилось туго, она бралась и за шитье брюк – трехмесячные курсы кроя и шитья, которые Алевтина окончила, будучи работницей фабрики, сослужили добрую службу. К тому же у нее от природы было удивительное чутье ткани и фасона. Алевтине зачастую удавалось переубедить заказчика и выбрать другой фасон – она не могла просто шить. Она вкладывала в это душу, а значит, ее работа должна приносить удовольствие обеим сторонам. Если Алевтина видела, что заказчику не подходит выбранный фасон, она деликатно начинала издалека, показывая журналы мод, которые покупала регулярно. Ей приходилось тратить на это много средств, потому что достать хороший журнал, тем более – импортный, было проблемой. Но Алевтина знала, что эти затраты необходимы и в конце концов окупятся с лихвой. Так оно и происходило.
Нина тоже обожала листать красочные журналы, любуясь точеными фигурами манекенщиц, изысканными украшениями заокеанских модниц. Девочка каждый раз выбирала что-то для себя – платье, костюм, который, по ее мнению, был бы ей весьма к лицу. Она представляла себя повзрослевшей, одетой в красивый наряд и восхищенные взгляды, провожающие ее.
– Мама, а почему у нас женщины редко одеваются так же красиво, как на страницах этих журналов? – спросила она однажды.
– Потому что мы живем другой жизнью, девочка. У них все по-другому, – грустно вздыхала Алевтина.
Со слов многих своих заказчиц, побывавших за границей, она имела поверхностное представление о тамошней сладкой жизни. Дамы, делившиеся с нею воспоминаниями, сожалели о том, что там их денег не хватало на то, чтобы покупать одежду в модных магазинах. Их было много и с товарами на любой вкус, но цены кусались. Оставалось только любоваться, запоминать. А по возвращении они приезжали к Алевтине и заказывали что-то подобное увиденному. То, что у нее было даже несколько каталогов модной одежды, прибавляло ей популярности. Модницы иногда просто захаживали к ней полистать их, а со временем заказать что-нибудь для себя. Одним словом, под осуждающими взглядами соседей, считающих, что она должна работать в каком-то ателье и честно зарабатывать себе на жизнь, Алевтина брала заказы и шила. Однажды общественное мнение в лице какой-то старушки, из числа тех, которым все надо, было отражено в неком документе, полученном соответствующими органами. Алевтину вызвали, провели беседу, предупредили, что за тунеядство существует статья и положение матери-одиночки не спасет ее от наказания.
Отдав Нину в детский сад, Алевтина устроилась на работу в одно из маленьких ателье на место недавно уехавшей из Саринска опытной портнихи. Та была известна как мастер по брюкам – теперь Алевтине каждый день приходилось заниматься этим. Почему-то именно шитье мужских брюк меньше всего было ей по душе, но делать было нечего. Все говорили, что ей повезло: «прикормленное» место попалось. Встречая нового мастера, клиенты поначалу с недоверием делали заказ. Но Алевтина смогла закрепить за собой репутацию швеи, которая работает качественно и быстро, всегда укладывается в срок. Конечно, работая дома, она зарабатывала больше, но оставалось время и на частные заказы.
Время шло, Нина пошла в школу. Алевтина все чаще задумывалась о том, какую судьбу она хочет для своей дочери? Ответ приходил один – лучшую, чем у ее матери. Наверное, поэтому она категорически отказывалась учить Нину шитью. Девочка просила, даже показывала вещи, неумело сшитые ее руками. Алевтина оставалась непреклонной. Это было единственное, в чем она категорически отказывала дочери. Она водила ее во дворец пионеров на занятия танцами, записала девочку в группу изучения живописи – Нина с раннего детства неплохо рисовала. Алевтина знала, как дочке хочется научиться шить. Однако она делала все, чтобы мысли девочки были заняты другими вещами: книгами, танцами, рисованием, учебой в школе.
– Мама, я ведь не собираюсь всю жизнь просидеть в каком-нибудь ателье, – в который раз настаивала Нина. – Ты ведь знаешь, у меня другие планы. Я буду актрисой!
– Вот это да! – признание четырнадцатилетней девочки застало мать врасплох. Правду говоря, тон, каким это было сказано, тоже не очень-то понравился Алевтине. Она поняла, что перегнула со своими ограничениями и вбиванием дочери в голову ее неповторимости, ее яркой индивидуальности. Кажется, девчонка возомнила себя бог знает кем.
– Я поеду поступать на актерское отделение института кинематографии в столице. Я хочу, чтобы ты знала об этом, потому что время пролетит быстро, а оставаться в Саринске я не намерена. Ты должна свыкнуться с этой мыслью, потому что я не передумаю! – Нина с вызовом посмотрела на мать. – Только, пожалуйста, не начинай меня отговаривать. Я знаю, что мы никогда не расставались, и сама боюсь этого больше всего на свете. Но ради той жизни, о которой ты всегда мне рассказывала, я готова преодолеть любые трудности.
– Время все расставит по местам, дочка.
– А теперь вернемся к нашим баранам, – хитро улыбнулась Нина.
– Ты о чем?
– О том, что ты все равно должна научить меня шить. Я хочу встречать выпускной бал в платье, которое сошью себя сама. Это так важно для меня, мам! К кому же мне обращаться, как не к тебе? Я и так уже многое умею, осталось совсем чуть-чуть… Мамуля, ну пожалуйста.
– Хорошо, – тогда Алевтина не стала заострять внимание на первом заявлении дочери, решив, что романтическое настроение уйдет само собой. – Завтра первый урок кройки и шитья. Приду с работы – готовься.
– Всегда готова! – радостно захлопала в ладоши Нина.
Она оказалась прилежной ученицей. Алевтина уже давно поняла: того, что нужно, ее девочка будет добиваться любой ценой. Хорошо это или нет – однозначно не ответишь. Алевтина решила, что упорство – не самое плохое качество, лишь бы при этом не подминались другие важные категории. Нина быстро схватывала то, что вызывало у нее интерес, и никак не заставляла себя заниматься тем, что считала ненужным. Спорить с ней в этом плане было бесполезно. Алевтина знала, что характер у Нины не самый мягкий, поэтому за годы смогла выработать определенную тактику компромиссов в отношении ее строптивой дочери. Они быстро находили общий язык, никогда не ссорились. Словно две подружки, без секретов и недомолвок обсуждали все, что происходило в их жизни. Алевтина знала обо всем, что происходило в группе детского сада, где была Нина, потом – в классе, в котором она училась. О влюбленном Володе Панине и вздыхающем по Нине Илье Стоянове. О Лене Смирновой – бессменной лучшей подружке, которая смогла оставаться ею на протяжении более десяти лет.
Алевтина знала, что у дочери есть лучшая подружка и близкая подруга.
– Это разные вещи, мам, – серьезно говорила Нина. – Близкая – ты, только ты.