Чубаря окликнули сразу, как только он поравнялся с постом.
Близ дороги меж двух берез, что выделялись своей берестой среди хвойных деревьев, стояли красноармейцы с винтовками. Один, с нахмуренным лицом, в очках, выступил на дорогу, перехватил всадника.
— Кто такой?
Странно, но Чубарь не сразу нашелся что ответить. Действительно, кто он? Тогда, возле Белой Глины, Чубарь не терялся, так как знал, что говорить о себе красноармейцам. Там он был почти дома. В конце концов, для Шпакевича и Холодилова все равно, что Белая Глина, а что Веремейки. Главное, Чубарь — председатель здешнего колхоза. А теперь, в этой незнакомой местности, он был ни больше ни меньше как обычный бродяга. И те, кому он должен был говорить о себе, могли отнестись к его словам по разному, либо принимая их на веру, либо отвергая. Красноармеец между тем ждал ответа. Наскоро, чтобы не злоупотреблять терпением, Чубарь стал рассказывать про свое путешествие от Беседа до оборонительного рубежа И потом вот обратно сюда… Красноармеец слушал молча, но как только уяснил, что человек на коне не здешний, а так же, как и они, очутился в этом лесу в связи с войной, зачислил его в разряд подозрительных и решил задержать.
— Хватит, — перебил он Чубаря, — остальное расскажете где следует.
Мимо второго красноармейца, который в это время оставался под березами, они двинулись в лес. Чубарь на коне, а его конвоир шел рядом.
— Только не вздумайте выкинуть какую-нибудь штуку, — предупредил Чубаря конвоир. — Удрать все равно не удастся. Посты кругом.
— Я не вооружен, — желая успокоить красноармейца, сказал Чубарь.
Но сам тем временем посматривал вокруг беспокойными глазами — хотя и был уверен в том, что встретились свои и нечего особенно опасаться, однако какой-то чуть ли не звериный инстинкт самосохранения заставлял внутренне напрягаться и быть, как говорится, настороже.
Конь вдруг остановился, расставил ноги и, прогибаясь, начал мочиться. Это обстоятельство почему-то разозлило красноармейца. Он начал торопить:
— Поживей, а то надумали тут!..
— Пускай облегчится, — сказал, улыбаясь, Чубарь и соскочил на мох. — Куда вы меня, в самом деле? — поинтересовался он, разминая ноги.
Красноармеец не ответил.
Вскоре открылся среди деревьев лагерь. Людей в лагере было немного. Горел костер. Вокруг него сидело несколько красноармейцев. Поодаль от костра стояли три шалаша, сооруженные из еловых лап. При входе в ближайший к костру шалаш лежало разостланное одеяло. На нем, прислонившись спиной к невысокому пню, сидел с забинтованной до колена ногой грузный командир с красной звездой на рукаве. На петлицах у него было по четыре шпалы. В левой руке он держал солдатский котелок и ел из него алюминиевой ложкой. Из шалаша на четвереньках вылез другой командир. Он встал сразу же, увидев коня и незнакомого человека в сопровождении красноармейца. Вышел навстречу. Конвоир доложил:
— Товарищ капитан, на дороге задержан… — и так далее и так далее.
Капитан, высокий, со впалыми щеками блондин, выслушав красноармейца, смерил Чубаря недружелюбным взглядом.
— Мне надо поговорить с вами, — первым сказал, волнуясь, Чубарь.
Капитан кивнул головой и молча отошел к шалашу Там он переговорил о чем-то с полковым комиссаром, махнул Чубарю рукой. Полковой комиссар перестал есть, но котелок не поставил.
— Говорите. Кто вы? — спросил комиссар.
Чубарь ответил.
Комиссар улыбнулся и с любопытством оглядел его.
— Однако и фамилия у вас!..
Чубарь тоже усмехнулся.
— Недоразумений не бывает?
Чубарь пожал плечами.
Комиссар понял это как — случается…
Был он с большой лысиной, которая почти на клин сходила на самой макушке. Несмотря на то что комиссару, наверное, нередко приходилось стоять без фуражки и под солнцем, и под дождем, лысина была совершенно белая. Волосы на висках и на затылке поседели до самых корней. Но широкое лицо было загорелым и не отекшим. Глаза, то ли карие, то ли черные, смотрели пытливо, однако не жестко, скорее даже немного насмешливо.
По звездочке на рукаве Чубарь догадывался, что перед ним сидел комиссар, но в высоких воинских званиях, особенно политсостава, он не очень-то разбирался. Правда, теперь это не имело значения, довольно уже того, что на рукаве военного была комиссарская звезда.
И тем не менее комиссар сказал:
— Представляться не буду. Мое все на мне. — Он показал глазами на звезду, затем, уже рукой, на шпалы. Усмехнулся: — Под гимнастеркой тоже свое, отечественное… Фашистского ничего нет.
Чубарю еще не приходилось слышать, что немцы порой переодеваются в красноармейскую форму — для провокации, и потому последние слова комиссара показались ему излишними, даже неподходящими для человека такого высокого воинского звания.
— А вот про вас, — продолжал полковой комиссар, — хотелось бы узнать подробнее. Документы пожалуйте.
Чубарь пошарил в кармане, подал комиссару все, какие имел при себе, бумаги.
Полковой комиссар поставил сбоку котелок, собираясь проверять документы Чубаря. Но спохватился, кивнул на потолок.
— Если хотите и не брезгуете, можете доесть.
Чубарь смутился. Но по глазам его комиссар дога — дался, что человек голоден.
— Да вы не стесняйтесь, — сказал он. — Кушайте запросто. Правда, кухни настоящей у нас нет. Харчей тоже небогато. — И засмеялся: — Считайте, что вам в какой-то степени все равно повезло. Я вот зазевался, так теперь придется поделиться с вами. Садитесь.
Полковой комиссар подал Чубарю котелок. Тот еще больше покраснел — было неловко отбирать ужин у человека, который тоже хотел есть.
В котелке был картофельный суп с крупой, густой, ели повернешь ложкой. Пахло мясом. Однако Чубарь есть не спешил.
Капитан сходил к костру, принес краюху деревенского хлеба.
— Ешьте, — сказал он Чубарю. — Мы-то знаем, что значит голодать!..
Полковой комиссар между тем занялся документами.
— Ну, исповедуйтесь, — сказал он после того, как Чубарь подчистил остатки в котелке, и подвинул руками немного в сторону раненую ногу.
Чубарь поблагодарил за еду и начал рассказывать о своих скитаниях. Когда дошел до того места, как они со Шпакевичем и Холодиловым оказались в Пекли — не, комиссар бросил молчаливому капитану, стоявшему в двух шагах от него:
— Карту!
Тот быстро достал из перекинутой через плечо планшетки топографическую карту, положил комиссару на колени, а сам опустился на корточки рядом.
— Мы примерно так и полагали, — посмотрел комиссар на молчаливого исполнительного капитана.
Капитан изобразил на лице что-то похожее на усмешку, кивнул головой.
— Н-да, — в раздумье промолвил полковой комиссар, — по сегодняшней канонаде можно было судить…
Оба — и полковой комиссар, и капитан — некоторое время не отводили глаз от развернутой карты.
— Значит, в Пеклине наши? — уточнил комиссар.
— Были наши, — ответил Чубарь.
Полковой комиссар протянул руку. Капитан вынул из планшетки металлическую линейку. Комиссар измерил ею что-то на карте, задумался.
— Ну что ж, — посмотрел он на Чубаря, — если ваши сведения точны, то мы уже почти у цели!
— Вы заходили в деревни? — спросил у Чубаря капитан.
— Он ведь верхом ехал! — пошутил комиссар.
— Нет, больше пришлось на своих двоих, — серьезно ответил Чубарь.
— А конь?
— Это так… — замялся Чубарь.
— А мы с тобой, капитан, сколько топаем, а вот не додумались, — снова с усмешкой сказал полковой комиссар.
— Я хочу уточнить, — посмотрел на Чубаря капитан, — вы когда шли через деревни, немцев там не видели?
— Я обходил деревни. И потому точно не знаю.