— Может, у товарища закурить найдется? — спросил красноармеец.
Чубарь вытер рукавом взмокший лоб, улыбнулся.
— Я не курю, товарищ.
Тогда красноармеец погасил недоверчивую усмешку на лице, снял с головы пилотку, короткие и непокорные его волосы брызнули во все стороны.
— А я думал… — сказал разочарованно красноармеец и сильно хлопнул по растопыренной ладони пилоткой.
— Кто вы? — спросил Чубаря высокий красноармеец.
— Я председатель колхоза.
— Этого? — кивнул головой тот на Белую Глину.
— Нет, туда дальше, — показал Чубарь на лес.
— Что вы тут делаете?
— Шел в Крутогорье. Но там, говорят, немцы. Высокий красноармеец сдвинул выгоревшие брови — одна, что над правым глазом, была когда-то рассечена, и теперь заметен был шрам, точно маленькая плешь, — постоял некоторое время в задумчивости, потом переспросил:
— Значит, председатель колхоза?
Второй красноармеец тем временем забросил за плечо винтовку и молча пошел извилистой тропкой к кургану-волотовке, что закрывал собой с правой стороны едва ли не полнеба. Вскоре фигура его замаячила на вершине, оттуда была видна дорога на Крутогорье.
«А вдруг эти красноармейцы, — подумал Чубарь, — тоже держат путь за Беседь, тогда нам по дороге».
— И куда вы теперь? — спросил высокий красноармеец.
— Куда прикажете! — Чубарь махнул руками, будто крыльями, и, опуская их, неожиданно хлопнул себя по бедрам.
Оба, и Чубарь и красноармеец, засмеялись от этой Чубаревой беспомощности.
— Моя фамилия Шпакевич, — сказал, переходя на дружеский тон, красноармеец. — А тот, — он показал на своего товарища, который уже спускался с волотовки, — Холодилов. Он сибиряк. Откуда-то из-за Урала. А я из Мозыря. Так что мы земляки с вами.
— Белорусы, — будто для полной ясности подтвердил Чубарь.
Подошел Холодилов и точно пропел:
— Не пылит дорога, не шумят кусты…
— Думаешь, замирение вышло? — посмотрел на него Шпакевич.
— Знаешь, как в той поговорке… Шпакевич начал объяснять Чубарю:
— Нам приказано взорвать этот мост. Конечно, когда пройдут по нему последние красноармейские части. Но мы задержались немного, и не по своей воле, а теперь хорошо было бы вместе с немцами поднять его на воздух!
— Скажи точнее, забыли про нас, — сказал Холодилов. — Обещали забрать отсюда и не забрали. Теперь вот думаем-гадаем. Как говорится, самодеятельностью занимаемся.
— Я не думаю, чтобы про нас забыли, — возразил Шпакевич. — Что-то не получилось у них там.
— Меня уже не первый раз забывают, — сказал с усмешкой Холодилов. — Я эти мосты взрываю чуть ли не от самой границы. И каждый раз потом выбираюсь из так называемого окружения, прохожу проверку. А вы? — повернулся он к Чубарю. — Почему вы оказались тут?
— Хотел присоединиться к своим в Крутогорье, — ответил Чубарь. — У нас там истребительный батальон. Я тоже приписан к нему. — Для вящей убедительности он показал винтовку.
— Патроны есть? — спросил Шпакевич.
— Штук десять.
— Негусто, — потер Шпакевич затылок. — У нас, по правде говоря, их тоже кот наплакал. Мало патронов. Но хорошо, что вы здешний. Если не возражаете, можем следовать вместе.
Чубарь согласно кивнул головой — как раз кстати!
— Красиво деревня стоит, — поглядывая на белоглиновские хаты, сказал вдруг Холодилов. — Особенно если смотреть оттуда. — Он показал рукой на волотовку и добавил: — У вас, в Белоруссии, вообще красиво. Когда-то мне казалось, что тут одни болота. Читал об этом в книжках.
— Болота — это у нас на Полесье, — уточнил Шпакевич. — А тут, видишь, пески.
— Хватает болот еще и у нас, — улыбнулся Чубарь.
— А курганы? — посмотрел на него Холодилов. — Откуда они такие тут?
Чубарь пожал плечами.
— Говорят разное. Одни утверждают, что это осталось от шведов. Будто Карл XII переправлялся тут, когда на Украину шел к Мазепе. А другие, наоборот, — мол, курганы здесь испокон веку. В районной газете как-то была напечатана статейка. Писал ученый, кстати, выходец из этой вот Белой Глины, сын здешнего попа. Так он считает, что это славянские захоронения.
— Попович, да и ученый? — переспросил Шпакевич. — И не загремел до сих пор?
— Так он, кажется, археолог! — ответил Чубарь, словно желая загладить какое-то неприятное ощущение от своих слов. — В земле копается. А в земле копаться поповичам в наше время не возбраняется. Как раз наоборот. Трудовое перевоспитание, так сказать, непролетарского элемента.
— Подумаешь, попович, — хмыкнул Холодилов. — Я знаю одного человека, тот сам учился на попа, собирался господу богу служить, а теперь…
— Я вижу, у тебя знако-омых!.. — нахмурил брови Шпакевич.