Нюся была маленькая, а мама ее была еще молодая, и они обе прошли короткий, но кошмарный путь к своей смерти. Это была не Голгофа, потому что на Голгофу все-таки поднимаются. Самое страшное не подниматься к смерти, а опускаться.
С Плеченогом я встретился спустя много лет, когда он уженачинал свой путь руководящего ископаемого. Мы сидели в его кабинете, и он говорил, что у каждого народа должна быть руководящая идея. Сила немцев была именно в этом, но слабость была в том, что фашистская идея была неправильная. А коммунистическая идея — правильная. И даже если коммунизм не будет построен, он нужен как руководящая идея, которая способна объединить народ.
Мы вспомнили Нюсю, и он достал из сейфа бутылку коньяка. Мы выпили за Нюсю, которая стала жертвой неправильной руководящей идеи, хотя в принципе руководящая идея нужна, без нее ни один народ не станет народом, а будет оставаться просто населением.
Когда мы снова встретились с Плеченогом, он уже был руководящим ископаемым целого региона, и в его облике начали проступать черты окаменелости. Мы много говорили о социалистической идее, которая должна объединить народ, мобилизовать его на построение социализма.
О коммунизме мы уже не говорили. Было как-то некстати о нем говорить. Но мы вспомнили двор в Одессе на улице Бебеля, великого немецкого социалиста.
А в последний раз мы с Плеченогом встретились, когда мы уже строили капитализм. Все страны его давно построили, а мы только начинали строить. Потому что мы пошли к нему очень уж окольным путем: через коммунизм, через социализм, но при этом все время топтались вокруг феодализма.
Мы сидели в кабинете Плеченога, пили водку «Кайзер», которую ему привезли из Германии, и он говорил, что самая правильная руководящая идея — национальная. Мы строили социализм — и провалились, немцы строили национал-социализм — и провалились. «Национал» у них было правильное, но все испортил «социализм». А мы сейчас строим государство национальное, а не социалистическое. Наша руководящая идея — национализм.
Я слушал его и вспоминал идеи древних геологических периодов: аммоноидеи, белемноидеи, наутилоидеи… Все это были руководящие ископаемые, которых давно уже нет, но идеи их, видимо, остались.
И еще я вспоминал Нюсю. Пятьдесят лет, как она не живет на земле. А я все слышу, как она колотится в дверь, словно просит, чтоб ее впустили обратно.
Плачь по царю Ироду
Никто не любит Ирода и теперь уже не полюбит. Его могла бы полюбить жена, но ее давно нет в живых. И сыновей Ирода нет в живых, и других членов его семейства. А эти люди, население, они ведь ему чужие, как же они могут его полюбить? Они никак не забудут тридцать седьмой год, когда он пришел сюда с римской армией. Три месяца осаждали город, такую устроили резню! К власти нет широкой, проторенной дороги, и только тот достигнет ее сияющих вершин, кто, не страшась опасностей, взбирается по ее каменистым тропам.
Как много вокруг евреев! Правда, и государство еврейское, но евреев могло бы быть и поменьше. Говорят, государство — это большая семья. А еврейское государство — это большая еврейская семья. А может ли быть еврейская семья без евреев? Наверное, может. Но работа предстоит огромная…
Семен Рутберг писал роман о тридцать седьмом годе. Не о нашем, конечно, о нашем еще рано писать. Он писал о тридцать седьмом годе до нашей эры, времени прихода к власти царя Ирода.
Великий Ирод не любил евреев, но он был еврейским царем, поэтому приходилось наступать на горло собственной песне.
Чтобы легче было править еврейской страной, Ирод решил жениться на еврейке. Родители были против: они были эдомиты и боялись, что их мальчик своим браком замутит их голубую эдомитскую кровь. Но Ирод им сказал: да, он и сам не любит евреев, но, когда человек женится на еврейке, ему не обязательно любить всех евреев, достаточно любить одну еврейку — свою жену. И неужели, пусть даже у самого большого ненавистника евреев, не наберется любви на одну-единственную еврейку?
Пришлось родителям согласиться на этот брак, тем более, что их сын брал девушку из хорошей семьи, из семьи Гиркана Второго, бывшего царя и первосвященника Иудеи. Дедушка жены, так сказать, гростесть Ирода, был в Иудее и царем, и одновременно первосвященником, и хотя пребывал на заслуженном отдыхе, но народ по-прежнему его уважал.