Она тихо сказала: «Спасибо».
«Чего там, — ответил я. — В такую погоду все равно не поработаешь». В машине запахло Яэко, ребенком, яблоками. Мы долго ехали дорогой, спускаясь на равнину. В деревне нас никто не видел, все попрятались по домам. А Яэко, наверно, и не хотела, чтобы видели, как она уезжает. Поэтому и автобусом не поехала.
Пошел настоящий ливень.
Возле перевала дорогу здорово размыло. Я подумал: неизвестно, проеду ли обратно. Ребенок спал как убитый. Яэко осторожно вытерла ему намокшие волосы полотенцем. Назад за все время она оглянулась только два раза. Может, ей и хотелось на прощание поглядеть на деревню, но стекло так запотело — разве что разглядишь?
Я молча вертел баранку.
Несколько раз открыл было рот, чтобы хоть что-то сказать, но так ничего и не родил. Насупился, смотрел на шоссе и на дымящиеся дождем горы с ненавистью. Вообще-то мне о многом хотелось ее спросить. Например, кто будет отмечать сорок девять дней по ее матери? И куда она едет? Есть ли у нее деньги? А главное, что будет с ее яблонями? Ведь погибнут — других таких не народится. Не возражает ли она, если я стану за ними присматривать?
Однако я так ничего и не спросил.
Чего зря болтать, еще передумает. Яэко была полна решимости. Честно говоря, я ей завидовал. Яэко не выглядела жалкой, когда покидала, нашу деревню. На тридцатом году жизни она наконец стала свободной. Поздно это или рано, не мне судить.
Но одно я знаю точно.
Яэко вошла в дверь, за которой ее, может быть, ждет счастливая жизнь. Никто не ведает, что нам уготовано впереди. Не ведает этого и Яэко, но теперь ее шансы на счастье стали куда выше. Я-то, например, ничего хорошего от своего будущего не ожидаю.
Отец, тот хоть на материк ездил, воевать.
А в моей жизни не происходит ничего — так, мелкая рябь по воде. Ну, заведу себе нового пса взамен Снежка. Ну, помрут родители. Жучок яблони перед самым урожаем попортит. Или увидишь на телеэкране, как иностранцы в диковинных нарядах ковыляют по поверхности Луны. И все. Мне уже тридцать лет, а я даже ближайший город толком не знаю.
Зато уж про нашу деревню мне все известно в доскональности.
Я могу точно показать, как и где проходят подземные воды и какого они цвета. Грязные они теперь стали, не то что раньше. Совсем замутились. И тайфун тут ни при чем. Если мы хотим, чтобы вода снова очистилась, надо деревенским жить по-другому. И мне в том числе.
Один вопрос я ей все-таки задал.
Про яблони. Мы уже ехали по городским улицам, до станции оставалось всего ничего. «Яблони?» — повторила Яэко и посмотрела на чахлые городские деревья, гнувшиеся под бурей. Я пожалел, что спросил, и говорю: на поезд бы не опоздать. Она только головой мотнула. Видно, ей все равно было, каким поездом ехать. Может, даже не решила, в какую сторону.
Я притормозил на площади.
Обернулся назад, посмотрел Яэко в глаза. Быстро сунул заранее приготовленный конверт. Она взяла и еле слышно прошептала: «Спасибо». Я едва расслышал сквозь шум дождя. Потом она посадила на спину ребенка, подхватила свои сумки и побежала к вокзалу — чуть под такси не угодила. Через пару секунд я ее уже не видел, исчезла в толпе. Тут мне сзади загудел автобус, я дунул ему в морду выхлопным газом и тронулся. Буря набирала силу.
В машине еще пахло ребенком, Яэко, яблоками.
Но когда доехал до перевала, запахи уже улетучились. Потом мне пришлось туго. Думаю, задержись я в городе еще чугь-чуть — нипочем бы не проехал. На шоссе был оползень, пришлось лопатой раскидывать. Чтоб не промокнуть, надел костюм из рыбьей кожи. Он у меня давно в багажнике валялся, как раз на такой случай.
И вот довелось надеть — впервые.
Не знаю, каков он был в роли дождевика, но одно точно: в нем меня сразу бросило в жар, и я почувствовал какую-то опасную, звериную силу — все, мол, мне по плечу. Не боясь нового обвала, я два часа махал лопатой, весь грязный и потный, и прорыл-таки проход.
Когда вернулся в деревню, было уже совсем поздно. Остановился перед домом Яэко и все в том же рыбьем наряде, под проливным дождем, ходил между брошенных хозяйкой яблонь. Плоды были ярко-красные, но мелкие, неважной формы и поклеванные птицами, много червивых — ухода-то никакого. Странная вещь — в такую бурю яблоки в саду Яэко не осыпались. Ни одно не упало.
А потом я вернулся домой.
Куда мне еще идти? В большой комнате отец и мать смотрели телевизор, громко смеялись чему-то, но когда я вошел в своей чешуе, оба замолчали и уставились на меня с явным испугом. Какое-то время спустя снова отвернулись к экрану, но уже сидели тихо, даже не кашлянули ни разу.