— Хватит угроз, старик. Мысль ясна. Так чего же ты хочешь?
— Я? — лицо его вновь расслабилось, провалившись веселыми ямочками на щеках, — я лишь хочу, чтобы недостойные двух почтенных людей распри и подозрения остались в стороне, а первоначальное соглашение вновь обрело силу. Как думаешь, это возможно?
На сегмент воцарилось молчание. Он не мешал женщине переваривать услышанное.
— Ну ты и жук…
— Так что скажешь? — Из кармана серебряным росчерком в полумраке возник хронометр. Альв нетерпеливо глянул на стрелки. — Ты подумала?
— То есть, теперь ты готов честно выложить деньги за бочонок «пещерного грома»? Мне, а не портовой крысе?
— А я как сказал? Неужели старость берет свое и пора заняться дикцией? Что, прости, тебе послышалось в моих словах?
— Не хами. Письма еще не отправлены, а ящер может и не выстоять против некоторых… экспериментальных образцов. Мне бы не хотелось применять их здесь, но все во имя Союза… Ты же понимаешь. Безопасность — превыше всего.
— Ладно, ладно, без дураков. Что мы, право слово, как дети, — альв построжел, — значит, ты согласна?
— Скорее да, чем нет. Вот только одно «но».
— Так и знал, что осложнений не избежать, — старик комично состроил недовольную гримасу. — Чем ты огорчишь меня на сей раз? Снова задерешь цену?
— Естественно. Теперь с тебя по полтора серебряных за сотню граммов пороха.
— А пол серебряного — не крупновата ли надбавка?
— Назовем это неустойкой. В конце концов, ты заключил сделку и пропал. И еще — придется оплатить то, что украл твой наймит.
— Жестоко и несправедливо! Я же сказал, что ни при чем…
— А это мы назовем страховкой. Зато я поступлю честно — те триста грамм пойдут по старой цене. Серебрушка за сотню. Согласен?
— Куда же деваться? Конечно, да, хотя это разорит Двор и меня лично.
— Сообщи мне, когда твои наниматели пойдут просить подаяние. Посмотрю с превеликой радостью.
— Всенепременно. А теперь, если ты не против, пройдем к весам.
— Конечно, если деньги у тебя с собой…
По мерно качавшейся палубе они подошли к неприметному люку на корме. Океан проверял шхуну на прочность, прикидывая, как бы лучше избавиться от плавучих паразитов, резавших его веслами и винтами. Нервная рябь прибрежных вод пестрела пятнами плавучего мусора всевозможных форм, цветов и размеров. Разнообразные отходы жизнедеятельности экипажей островками усеивали мелководье. Вдруг на какое-то мгновение особенно крупная куча недалеко от шхуны пошевелилась не в такт волнам, но этого никто не заметил. Кроме, пожалуй, альва в чистом белом костюме, но тот ничего не сказал спутникам — угрюмой пожилой альвийке и человеку, походившему на закутанную в голубой кокон гусеницу.
Дверцы люка отворились без скрипа. Человек что-то тихо сказал в темноту, и сегмент спустя на палубу поднялись большие металлические весы, а за ними — два бочонка. На боку одного красовалась ярко-желтая этикетка с изображением то ли перевернутой кроны дерева, то ли расколотой молнией горы. Второй был пуст и безлик.
Ловко манипулируя гирьками, хозяйка шхуны взвесила сначала пустой бочонок, затем полный, произвела в уме нехитрые вычисления и предъявила альву счет. Деланно возмущаясь, альв, немилосердно сотрясая самые основы этикета, задрал пиджак, извлек из объемистого кошеля на поясе двадцать полновесных золотых монет. Пошуровал в кармане и добавил десяток легковесных медяков.
— Не будет ли твой слуга так любезен помочь мне дотащить эту тяжесть до кареты? Честное слово, в моем возрасте она кажется непомерной.
— Не будет, — Талита злорадно усмехнулась. — Даже за отдельную плату. Мы не тратим силы попусту, потому что…
— …Их нет, — плавно закончил нимало не огорченный покупатель. — Прекрасно понимаю. Когда работает только голова, рукам силы не видать. Что ж, тогда я сам, не торопясь, по-стариковски…
Повинуясь движению его мысли, над бортом шхуны взмыла исполинская волна. Человек в голубом плаще невольно вскрикнул от страха, но женщина, слегка побледнев, только гневно посмотрела на покупателя. Тот пожал плечами. Волна, образовав подобие гигантской клешни, аккуратно подхватила бочонок и вынесла на берег, обильно посыпав окрестности мусором. Лишь самый внимательный наблюдатель, случись таковой поблизости, уловил бы, как старый альв в белом костюме едва заметно подмигнул крупной куче плавника.
— Пожалуй, мне пора догонять новоприобретенное имущество. Не приведи судьба, еще утащит кто, — он подмигнул разъяренной хозяйке шхуны и смущенному собственной трусостью слуге, развернулся и, щегольски постукивая тростью по палубе, направился к трапу.
Десяток сегментов спустя, когда Талита и человек в голубом скрылись в недрах трюма, ураганный порыв ветра налетел с океана, распахнул дверцы незаметного люка на корме, и, действуя слишком целеустремленно для настоящего порождения стихии, сбил с ног двух охранников, стороживших в темноте имущество Союза Вольных алхимиков. Гораздо позже, очнувшись, они долго недоумевали, как можно так синхронно и эффективно споткнуться. Чего только не бывает в темноте.
Сиах уже загрузил бочонок в экипаж, когда от берега к ним двинулся жуткий горбатый силуэт. Ящер не обратил на нее ни малейшего внимания, зато старик, с удовольствием наблюдавший портовую суету, удостоил подошедшего мимолетным взглядом и, выбросив докуренную едва ли до половины сигару, глубокомысленно заметил:
— Сегодня, Гист, я совершил благое дело. Преподал им урок — не задевай того, чьих пределов не знаешь. И ты помог поставить точку в этом маленьком акте возмездия.
— Да еще какую, — проворчал горбун, резко расставаясь с изъяном, и превратился в молодого альва в обтягивающем трико из теплой водонепроницаемой ткани. Горб оказался еще одним бочонком. Размером он был вдвое меньше первого, но на боку красовалась такая же ярко-желтая этикетка.
— Сопрел весь, — пожаловался тот, кого назвали Гистом, оттягивая костюм в особо интимных местах и досадливо морщась.
— Держи, — старик протянул ему термос, — холодный чай. Не бойся, не от этих чокнутых алхимиков. И хватит растягивать яйца, время не ждет.
Сиах зашипел на лошадей, и карета, быстро разгоняясь, помчалась по выщербленной мостовой все дальше и дальше от пристани.
Глава 1, в которой представляется шанс заняться делом, а я его отвергаю
Я досадливо поморщился.
— Знаешь, так ничего не выйдет. Ну-ка, повтори еще раз, только вдвое медленнее, и на сей раз говори осмысленно, лады? Мычание, видишь ли, изрядно раздражает.
Противный мелкий дождь с основательностью старого зануды долбил одно и то же с самого утра, и серое небо Вимсберга превратилось в решето, которым кто-то, по недоразумению, попытался преградить путь вышним водам. Позже этот кто-то осознал ошибку и попытался заткнуть бесчисленные дыры облаками, но снова напортачил — лишил одушевленных последних крупиц солнечного света.
Мы с собеседником стояли посреди улицы, собственными шкурами ощущая последствия небесной халтуры, и один из нас был тому очень не рад. К несчастью, это был я. Нелепое вместилище жизни, облаченное в уличную грязь, облако смрада и нечто, что, вероятно, некогда изготовили на текстильной фабрике, не испытывало, судя по всему, ни малейшего неудобства от текших за шиворот ледяных струй. Не дыша, я немного приблизил лицо к настороженным глазам, под темной, мутно-розовой поверхностью которых виднелись редкие проблески белков.
— Так что ты говорил о недоверии?
Оборванец поднял голову. По редким сосулькам тощей бороденки, спрыгнув с вновь задрожавших губ, скользнули редкие капли.