— Уверен, так и есть, — спокойно согласился я, — и думаю, нам удастся это доказать, даже не отвлекаясь от дела.
— Вы это о чем?
— Ну, учитывая, что мы ищем тех, кто стоит за взрывом, стоит нам достичь цели и показать всем, что это вовсе не Гаэль, — завернул я, но каор моментально все понял.
— А и верно! — воскликнул он, — ну, раз так, помогу, чем смогу. Вот только, собственно, чем?
— Думаю, если вы расскажете нам поточнее, где проживал Гаэль, этого хватит. Как знать, нет ли у него дома более явных доказательств невиновности. К тому же, его жена…
— Вот только с Тришей вы там полегче, — вновь построжел воодушевившийся было полуорк, — она и так немало вынесла, да еще и полицейские ей, небось, всю душу выполоскали. Полегче там.
— Мы со всей деликатностью, — заверил его Хидейк, — это я вам обещаю как друг и как дворянин.
— Ну хорошо, коли так, — Зур проводил нас до дверей и на прощание крепко пожал обоим руки. — Езжайте на Вокзальную, 12. И… Пусть все у вас будет в Порядке.
Глава 33, в которой одни печальные воспоминания вызывают другие, а ряды моих помощников растут
Когда мы, тяжелые животами от обильной еды и головами от обретенных знаний, медленно брели к выходу, я разглядел нечто, прежде избежавшее моего внимания. К одной из стен прижался, почти врос, длинный, но какой-то скромный и незаметный шкаф темного дерева. На полках стояли вовсе не модные фарфоровые пастушки, но бесконечная вереница книг в коже с золотым тиснением. Перспективы Зура и впрямь не вызывали сомнений, — такое количество серьезной литературы (за богатыми переплетами никак не могла скрываться дешевая бульварщина) можно было уверенно назвать роскошью. Я вздохнул. Моя скромная библиотека помещалась в единственном чемодане, что пылился под кроватью в недрах хидейковых хором. Лежала там, правда, и пара любовных романов, но, скажу честно, моей вины в том не было. К некоторому собственному конфузу, я их даже как-то прочел, не преминув предварительно выразить возмущенное «фи» некой вертлявой особе, которая однажды утром навязчиво забыла эти, с позволения сказать, книги на моем письменном столе.
Помнится, в тот вечер я от нечего делать размышлял о причинах, побудивших мироздание породить подобную чушь. И внезапно сделал открытие: когда мужчины полтора века строят новый мир на развалинах старого, а потом еще столько же раздирают недострой на части, жадно стремясь урвать побольше и устроиться помягче, времени на высокие чувства к спутницам жизни у них хватает едва ли.
Конечно, едва книжные лавки осмелились приткнуть в уголках витрин напечатанные на плохой бумаге пухлые тетрадки с интригующей пометкой «В поисках страсти» над громкими заголовками, как изголодавшиеся по сильным чувствам женщины, не иначе, как по наитию, расхватали весь тираж. Непривычная манера изложения настолько впечатлила высший свет двух столиц (до Альм-Реаля лавина не дошла — столкнулась с восточными нравами и рассыпалась мелкой пылью), что по Материку прокатилась волна очень пикантных скандалов. Уже через месяц Церковь и Хранитель обнаружили, что кое-кто воспринимает страстные фантазии как руководство к действию. Весь жанр немедленно запретили именем Порядка, но чуть позже Хранитель дал слабину, и его особым указом книги о «поисках страсти» оказались в библиотеках. Там строгие мастера и мистриссы с поджатыми губами и суровыми взглядами долго разглядывали просителя, решая, достиг ли он подходящего возраста, и ни в какую не желали верить молоденьким служанкам, что те пришли по господскому поручению, а сами ни-ни, что вы, вот еще глупости…
Но вернемся к сути явления, наделавшего столько шума. То есть, к его содержанию, которое открылось мне однажды вечером.
Чтиво оказалось на удивление легким. В первой книге герои, — юные альвы, — влюблялись где-то в глубине миррионских лесов, среди покрытых дремучим лесом развалин, а во второй все случалось до Раскола, когда души были еще чисты и наивны. Антураж был писателю неважен. В сущности, не было до него дела и читателю — то есть, мне. Жизнью автор наделял лишь самих героев, а вокруг них легкой рукой щедро разбрасывал мертвые декорации. В этих картонных лабиринтах им предстояло искать обещанную страсть друг в друге, а найдя — упоенно ей предаваться.
Истинным чудом было то, что осилив обе книги за один вечер, я вдруг узрел будущее. Мне стало ясно, что однажды, лежа на смертном одре и сожалея, что не могу задержаться на этом свете еще немного, я с ужасом вспомню, как провел несколько самых бессмысленных оборотов в своей жизни. В тот же миг я начну представлять, сколько пользы я мог бы принести за это время миру, но лишь наполню последние мгновения горечью и отчаянием.
Проще говоря, в книгах была пустота, обернутая яркими словами. Больше я и думать не хотел об этом безобразии, хотя в голове крепко засели две сцены, — по одной на каждую книгу, — которые отличались лишь именами героев и бесподобно отвратительным реквизитом.
В обеих сцены герои плакали от избытка чувств и, замерев, смотрели друг на друга, омываемые струями проливного дождя. Как коренной житель Вимсберга, где с неба вечно что-то лило, я был крайне возмущен. Как можно плакать под дождем, не скрывая слез? Что лучше скроет влагу на щеках, чем омывающий их ливень? Да что там говорить — попробовали бы эти горе-писаки замереть и улыбаться, когда на голову и за шиворот тебе не течет, нет, но капает ледяная вода!
Помню, как несколько дней спустя Алма, та самая вертлявая особа, случайно поскользнулась и попала под паромобиль. Так говорили в народе. А врагов — да и друзей ее — я не знал. И расследовать было нечего, да никто и не стремился. Но на похоронах я стоял у края толпы, чуть поодаль, и смотрел, как деревянный ящик сантиметр за сантиметром уходил под землю, покачиваясь на лениво скрипевших грубых веревках. А струи ливня, честное слово, отлично скрывали редкие слезы и бодрили, не позволяя совсем расклеиться.
С тех пор я так и не решился выбросить дурацкие книги, полные пустых и громких слов.
— Брокк? — выудил меня из омута воспоминаний голос Хидейка, — да слушаете ли вы?
— Виноват, задумался, — слегка сконфузился я. — Нервы, понимаете ли, душа не на месте.
— Заметно, — осклабился альв, — вы очень убедительно кивнули на вопрос о наших дальнейших планах. Кому-то этот ответ показался бы исчерпывающим, но у меня слишком пытливая натура. Поэтому рискну переспросить: так каковы наши дальнейшие планы?
Я скорбно поджал губы — печаль из прошлого, эхом отозвавшаяся на жуткую историю Зура, никак не хотела уходить, и сарказм альва показался ужасно обидным. Но в то же время он отрезвил и растолкал слегка затуманенные мысли — действительно, самое время было решить, что делать дальше. Я попытался сосредоточиться, но внезапно все разрешилось само собой.
— Ага! — воскликнул я и ткнул пальцем в табличку на ближайшем доме, — это же Десять фонарей! Отсюда рукой подать до Актерского переулка!
— И что с того?.. — поднял бровь Хидейк.
— Я, пожалуй, навещу своего… напарника, — слово никак не хотело прилепляться к Карлу, но другого почему-то не нашлось.
— О, вы работаете с помощником, — поразился Хидейк, — никогда бы не подумал.
На всякий случай я смерил нанимателя подозрительным взглядом, но не уловил и намека на иронию.
— Использую все доступные средства, — ответ вышел достойным, но вымученным.
— Я пойду с вами, — заявил Хидейк, почти не задумываясь.
— То есть как это — со мной?
— Вот так. Послушайте, — быстро заговорил альв, напористо глядя мне в глаза, — время для нас нынче опаснее даже похитителей принца. Давайте не будем с ним спорить и задействуем, как вы изволили выразиться, все доступные средства! Я могу быть полезен вам, мастер Брокк, не меньше, чем вы полезны мне, а так как вы работаете на меня, от сотрудничества выиграем мы оба.
— Но вы… ваше здоровье! — захватал я ртом воздух, но Хидейк лишь отмахнулся.
— Поверьте, друг мой, я и без магии кое на что гожусь, а уж с Шаасом за спиной становлюсь просто незаменимым членом экипажа.