Скобы намертво соединили плоть с металлом, и по приказу старика ящер принялся крутить ручку лебедки. Забряцали, натягиваясь, цепи и поползли вверх. С губ существа, которое никто уже не причислил бы к какому-либо известному виду, сорвался легкий, едва слышный стон, но больше оно не проронило ни звука.
Отец поджал губы и нетерпеливо, быстро-быстро захлопал в ладоши. Астан вздрогнул и стремглав помчался к стене, где на удобной, выносливой тележке стоял широкий металлический конус. Его вершина была словно срезана, и вниз, до самого основания, спускался полый металлический цилиндр. От вершины к округлой нижней панели шла дюжина крепких ребер, между которыми протянулись крепкие рыбацкие сети.
Вскоре тележка оказалась под безвольно повисшими в воздухе ногами. По команде Сиах ослабил нажим когтистых лап, и рычаг принялся раскручиваться в обратную сторону.
— Тише ты! — прикрикнул старый альв, и они с Астаном толкали и тянули спускавшееся тело до тех пор, пока его ноги полностью не погрузились в цилиндрическое гнездо, а стальной обруч на поясе Хротлина не звякнул о своего близнеца в верхней части трубы.
— Хорошо! — похвалил отец, и работа закипела с новой силой. Все трое носились вокруг тела, прикручивали шланги к котлу, а другие их концы втыкали прямо во влажно зиявшие язвы. Высокий Сиах притащил стремянку, вытянулся во весь рост на ее вершине и скобами закрепил у орочьего подбородка несколько пружин и ремней.
— Будет немного больно, — предупредил дирижер этого безумного концерта, и ящер потянулся за клинком. Что-то мокро чавкнуло, и об пол, брызнув темной кровью, шмякнулся кусок разбухшей плоти, узнать в котором руку было бы нелегко. — Тащи, быстрее! — прикрикнул отец, и расторопный Астан мгновение спустя уже вез вторую тележку, на которой лежала достойная замена бесполезной живой конечности. И вновь захлюпали шланги, напряженно заныли пружины, заскрипели ремни…
Когда все закончилось, Астан не мог вымолвить ни слова. То, что заполняло сейчас тени в дальнем углу оскверненной церкви, ничем не напоминало былую гору беспомощного мяса, хотя по сути ушло от нее недалеко — приклепанный, пришитый, а кое-где и просто воткнутый в тело металл оставался безжизненным и неорганическим. То, что некогда звалось Хротлином, стало изощренным издевательством над природой — уродливым и нелепым комом железа и плоти. Временами плоть мелко подрагивала, и прикрытые веки живой скульптуры напрягались, силясь сжаться плотнее.
— Почему он не смотрит? — прошептал Астан.
— Боится. Бедняга давно разучился видеть собственными глазами. — Отец, затаив дыхание, полными обожания глазами глядел на порождение своего разума. У Астана на миг перехватило дыхание — сквозь радость на лице альва вдруг проступило нечто иное, чужое, страшное… Но вот старик тряхнул головой, и отвратительная гримаса вновь сменилась улыбкой. — Ну что же мы! Некогда, пялиться, некогда, пора заканчивать. Сиах!
Ящер скользнул во мрак и вернулся с маленьким столиком, на котором, намертво схваченная серебряными тисками, замерла реторта с яркой синей жидкостью.
— Астан!
Мальчишка, закусив от напряжения губу, извлек из полумрака затейливый ком бронзовых щупалец. Металлические трубки разных длин и диаметров сплетались вокруг пронзавшей весь клубок широкой воронки. Одни врастали в стенки длинного и тонкого патрубка, другие лишь огибали и поддерживали под края широкий раструб.
— Ставь сюда, — скомандовал отец и начал прилаживать к одной из трубок маленькую резиновую помпу. — Вот так. Теперь закрепляем.
В шесть рук они быстро справились с задачей. Гибкие шланги, уходившие в вены Хротлина, соединились с трубками хитрого устройства. Вздохов больше не было, лишь иногда пробегала по раздутому телу легкая дрожь.
— Да свершится чудо! — Словно опытный дирижер палочкой, старый альв взмахнул последним свободным шлангом. Длинная толстая игла азартно подрагивала, впитывая возбуждение отца.
— Астан, эликсир!
И мальчишка аккуратно, едва дыша, откупорил реторту и быстро перевернул ее над воронкой. Забулькала, разбегаясь по лабиринту трубок синяя жидкость.
— Сиах! Приготовься.
Ящер положил руку на помпу.
— Раз… два!
В звенящей тишине затерялся свист иглы, которая с размаху вонзилась в сердце Хротлина.
Несколько немых мгновений, — и под сводами старой церкви заметался оглушительный, полный мучительной боли вопль, из которого, подобно щупальцам из тела гидры, вычленилось мерзкое влажное хлюпанье. Сталь, бронза, резина и живая плоть текли, плавились, мешались между собой. Сиах давил на помпу, загоняя новые потоки эликсира в содрогавшуюся гору плоти, и где-то там, внутри, вторило мерным толчкам уже не живое, но так и не омертвевшее до конца сердце.
— В сторону! — раздался восторженный вопль. Альв подскочил к ящеру и сильным толчком отогнал его прочь. — Только я! Только я!
Под аккомпанемент воплей страдания задвигались тонкие руки, выгоняя из насосов остатки эликсира, втискивая их в переполненные вены рождающегося существа. Придавленная вздыбленными усами улыбка старика застыла безумной гримасой на половине изгиба, глаза открылись так широко, что, казалось, заняли все лицо, а лоб расчертили зигзаги блестящих дорожек пота.
Взгляд Астана будто приклеился к этой влажной паутине, заметался из стороны в сторону, но лишь упал на руки отца, давившие помпу, словно гигантского жука. И голос — нет, не голос, но почти бесплотный шепот, — проник в самое его естество, минуя уши.
— Дай мне ее. Пожалуйста. Искупление.
— Дать что?! — закричал было он, но внезапно все понял — перед глазами мелькнул и мгновенно отпечатался в душе образ. Развеялись все наваждения, и мальчишка, вспомнив, что у него есть ноги, метнулся к дальнему верстаку, протянул наугад руку и — удача. В темноте пальцы уверенно ткнулись в сухую растрескавшуюся кожу.
Хрип и стоны стихали — превращение почти завершилось, но Астан отчаянным усилием бросился назад, протягивая искомое дрожавшему сгустку мрака. Рука — нет, уже не рука, но длинная металлическая клешня вылетела ему навстречу, перехватила бережно вожделенную ношу и вознесла к наполненному мраком стеклянному куполу, в основание которого уже врастала сетка отливавших металлом вен. Последнее, что увидел Астан, были два огненно-желтых глаза, что распахнулись в темноте и исторгли поток золотого света. Лицо почившей в муках Росцетты Гримп накрыло новую голову Хротлина и уродливой кляксой растеклось по ней, но свет не исчез. С новой силой он хлынул в зал, когда отвратительная маска открыла глаза и рот, заходясь в первом крике новорожденного.
Чистый, лишенный любых чувств кроме радости, смех отца внезапно утонул в мягком омуте тишины, а глаза заволокло уютной пеленой. Теряющий сознание мальчик вдруг очень ясно, совсем не по-детски, осознал, что пути назад для него больше нет. Почему-то от этого было радостно и спокойно.
Он не слышал, как вскоре стихли вопли Хротлина, сменившись чередой ровных вздохов и механического пощелкивания. Живая плоть и сросшиеся с ней механизмы говорили друг с другом, привыкая к общему телу.
Он не видел, как над ним склонились альв и Сиах. Не видел, как ушло из отцовских глаз отрешенное счастье, как его место заполнилось лаской и заботой.
— Теперь мы совсем с тобой сроднились, Астан. — И этих слов мальчишка конечно же не слышал. Вот только много позже, когда он очнется, он непременно обнаружит их в глубине души. — И пора бы отцу научить тебя семейному ремеслу.
— Разбудить? — угодливо всхлипнул ящер.
— Пустое. Просыпаться для первого урока ему совсем необязательно.
Глава 35, в которой собирается изрядная толпа народу, но решение принимается единогласно
— Что у вас тут происходит?!