Авва Зосима, тот самый, напутствовавший Марию Египетскую, повествует об испытании, которому некий старец подверг брата – образцового огородника: он вырвал и истребил все овощи. Когда на грядке остался один корень, хозяин невозмутимо предложил: оставь, отче, сделаем угощение. Старец просиял, довольный: теперь вижу, ты раб Божий, а не раб овощей! [100].
Соблазн подсчитывать прибыли и строить новые житницы [101] существовал всегда; к тому же нас как-то постепенно, без боя захватила протестантская мораль успеха, в соответствии с которой бедность, в том числе и бедность монастыря, свидетельствует о глупости, нерасторопности и лени, а не о благородном стремлении к бескорыстию, простоте и свободе. Между тем преподобные Корнилий Комельский, Антоний Сийский, Дионисий Глушицкий, Авраамий Городецкий покидали основанные ими обители с наступлением стабильного материального благополучия; уходили не потому что искали нищеты, а потому что ощущали ослабление благодати. Ибо, как формулировал Ломоносов, что прибавится в одном месте, то отымется в другом.
С точки зрения идеала богатый монастырь такой же нонсенс, как богатый монах. Притом, если, скажем, приверженцы преподобного Иосифа Волоцкого в полемике с нестяжателями выдвигали аргумент о милосердии и помощи бедным, то теперь и в оправданиях нет нужды, т.к. нестяжателей не слышно. Преподобный Нил Синайский уже в V веке осуждал увлечение монахов земледелием, торговлей и всякими приобретениями с целью увеличить приятность жизни [102]. Предостерегал от опасностей процветания и святитель Иоанн Златоуст, считавший безопасность величайшим из всех преследований [103].
Если христианин всячески хлопочет, чтобы преодолеть бедность, он очевидно не хочет быть христианином, – отмечал святой Симеон Новый Богослов, – ибо истинному христианину нельзя быть без лишений и нужд [104]. Впрочем, монашеская бедность заключается, может быть, не столько в худых ризах и скудной трапезе, сколько в тревожном ощущении постоянной, с точки зрения расхожего здравого смысла, подвешенности, неуверенности в завтрашнем дне и надежном куске; одна игумения часто видит один и тот же сон: осталась без работы, без зарплаты и нечем кормить детей (которых в той жизни у нее не было).
Сытый человек удовлетворен, самодостаточен и хочет только развлекаться разными диковинками – сказано В.С. Соловьевым, но как нельзя лучше применимо к нашему времени, богатому поистине сказочными диковинками: тут и музыкальные центры, и домашние кинотеатры, и компьютеры, и всякие цифровые фото-кино-камеры, и мобильники с наворотами, не говоря уж об изощренном комфорте иноземных автомобилей. Особую рачительность по части технических игрушек проявляют, понятно, в мужских монастырях: сильный пол вообще склонен к строгой, взыскательной заботливости о собственных удобствах [105].
Размышляя после революции на руинах видимого величия Церкви о причинах крушения, М. Новоселов вспоминает приход под Петербургом, известный многообразной кипучей деятельностью; посетителю демонстрировали потребительскую лавку, ссудо-сберегательное товарищество, фельдшерский пункт, богадельню, племенного бычка… только в храме было немноголюдно и довольно мертвенно [106]. Примерно так пока и наши новооткрытые монастыри. Хвалимся чем можем: евроландшафтом, зимними садами, кедрами и кипарисами, фонтанами и альпийскими горками, страусами, павлинами и цесарками, верблюдом, осликом и прочей экзотикой, в храмах золото, мрамор, мозаика, отменное пение – но всё это так, пустяки, развлечь архиерея; понты, как выражается один самокритичный игумен; глубину же иноческой жизни измерить мудрено; однако, надеемся, семя прозябает и растет, а наше дело орошать, пропалывать и хранить посеянное, т.е. молиться, ожидая милости от Бога, Который един возращает [107].
У Бога всего много
А Детям Марии чего желать? Они знают – ангелы их хранят.
Они знают – им дана благодать, на них Милосердья направлен взгляд.
Они слышат Слово, сидят у ног и, зная, что Бог их благословил,
Свое бремя взвалили на Бога, а Бог – на Детей Марфы его взвалил.
105
Как выяснилось из отзывов на книжечку «Дерзай, дщерь!», и самая осторожная критика в адрес представителей противоположного пола вызывает резкий отпор в виде упреков в феминизме или даже православном феминизме, что уж и вовсе нелепо: или мы и пред Богом не равны? Феминизм, может кто не в курсе, словари определяют как протест против ущемления в правах и прочей дискриминации женщин, а в той книжке никаких претензий на священство или диаконисство отнюдь не водится; но вот обидчивый пол, похоже, возводит в ранг дискриминации даже невинную оценку отдельных недостатков, присущих мужчинам.