Н.С. Лесков, считая всякую форму стеснением для духа, не любил монашества, поэтому с непревзойденным блеском написанные им сочные портреты архиереев и других представителей иноческого племени изображают чудаковатых вольнодумцев, маргиналов, как теперь говорят. Но недаром же могучая во всех смыслах фигура его любимого создания, очарованного странника, предстает читателю в подряснике, скуфье и монашеском поясе; «какой у меня самоничтожный дух и сколько я через него претерпеваю, а ничего не усовершаюсь»… самое же монашеское рассуждение; «и даны были мне слезы, дивно обильные!.. всё я о родине плакал»… Он страдает тем же недугом, что и сам писатель, да и теперь многие православные: земное отечество затмевает ему отечество небесное: «мне за народ очень помереть хочется…» [21]. При всём том Лесков намеревался написать «образцовое житие русского святого» (Нила Сорского), «которому нет подобного нигде, по здравости и реальности его христианских воззрений» [22].
Кто бы мог подумать: сам Герцен, некстати разбуженный декабристами, вспоминал «блестящую эпоху монастырей» и воспевал «людей с пламенной фантазией(!) и огненным сердцем, которые проводили всю жизнь гимнами Богу (!), которых обнаженные ноги сжигались знойными песками Палестины и примерзали к льдам Скандинавии», хотя феномен монашества привлекал его, в круге собственных теорий, только как жизнь «для идеи и общественности» [23].
Ведал кое-что по нашей теме и Чехов, упоминавший «предлинновенные душеспасительные разговоры, которые так любят праздные и скучающие монахи». В рассказе «Святою ночью» помещено вполне грамотное руководство к составлению акафистов, принадлежащее любителю этого занятия, иеродиакону, умершему на Пасху. Рассказ «Убийство», о неразумном подвижнике, с детства приверженном к леригии, хоть в «Добротолюбие» помещай: «весь пост не разрешал себе масла отнюдь, а в среду и пятницу вовсе ничего не вкушал… вставал по ночам и поклоны бил, камни тяжелые таскал с места на место, на снег выходил босиком, ну и вериги тоже»… А в «Барыне» задета животрепещущая ныне тема скользких взаимоотношений со спонсорами, которых тогда именовали менее неприязненно – благодетелями.
И у Бунина есть любопытный персонаж в рассказе «Чистый понедельник»: она, красавица восточного типа, завораживает кавалера роскошными туалетами и эксцентричными выходками в декадентском стиле серебряного века; задумчиво молчит, изъясняется загадками; наконец, в последний день масленицы, после изысканного обеда в шикарном ресторане, совершает запланированное падение, а утром исчезает… оказывается, в монастырь; в том вроде и состояла тайна её. Для тонкого мастера, каков Бунин, столь пошлый по ложности мотивировок вымысел можно объяснить лишь отсутствием всякого понятия о путях и поводах к монашеству.
Гоголь, как известно, хотел стать монахом; Розанов считал его вполне вообразимым в монашестве, как Лермонтова, Достоевского и, с оговорками, Л. Толстого; подобная мысль не чужда была и солнцу русской поэзии:
Просто христианство
…Вы презрели и умалили пустыню.
Пустыня не в отдаленных тропиках,
Пустыня не за углом,
Пустыня притиснута к вам в вагоне метро,
Пустыня в сердце вашего брата…
Существует мнение, что монашество есть просто христианство [25], просто осуществление евангельских идей: девства, нищеты и обособленного жительства, неважно в монастыре или в миру, т. е. спастись можно и даже предпочтительнее, ввиду гибельности современных обителей [26], в миру, но при одном условии: жить как монах. В рамках этой концепции мирской вариант, брак и семья, признается образом жизни ветхозаветным, т.е. низшим, облегченным в сравнении с новозаветным – монашеским. Так считал, например, святитель Григорий Богослов: «возможны два состояния: супружество и непорочность, и одно выше и богоподобнее, но труднее и опаснее, а другое ниже, но безопаснее» [27].
Святитель Игнатий различает путь посреди мира, доставляющий спасение – при условии веры во Христа, исполнения заповедей Божиих и врачевания покаянием недостатков в исполнении заповедей, – и монашеское жительство, доставляющее совершенство: следование Спасителю, посильное подражание тому роду жизни, который проводил Господь во время Своего земного странствования, т.е. самоотвержение, отречение от имения и близких, удаление от людей [28].
23
Цит. по: Архиепископ Феодор Поздеевский. Жизнеописание. Избранные труды. М., Троице-Сергиева Лавра, 2000, с. 125.
25
См.: В.В. Лурье. Призвание Авраама. Идея монашества и ее воплощение в Египте. СПб., 2000.
26
Там же, с. 159 – 160. Автор предвещает скорую