Стон вырвался у нее из груди, когда Данжермон резко провел клинком по майке, разрезая ее от шеи до самой кромки. Она инстинктивно откинулась назад, защищаясь руками от его кровожадного намерения. Его левая рука обвилась вокруг ее талии и крепко держала ее, пока он все крепче прижимался к ее бедрам, а правой заносил кинжал над ее грудью. Острый, как бритва, клинок царапнул выпуклость под соском, и ярко-красная кровь брызнула на кинжал, стекая по нему и каплями падая на пол. Боль появилась чуть позже, заставляя сильно забиться сердце. И наконец долго сдерживаемые слезы прорвались и полились по щекам, похожие на бледное отражение капающей крови.
— Будь хорошей девочкой, Лорел, — проворковал он, вжимаясь в нее всем телом. Она содрогнулась от отвращения, когда он провел языком по ее шее до уха, схватив ее мочку зубами. — Ты не найдешь здесь справедливости, Лорел, — прошептал он. — Единственный закон — это мой закон.
Он повалил ее на постель, не обращая внимания на ее сопротивление. Клинком он рассек путы на ее руках, вжимая ее в постель и наступая коленом ей на живот, чтобы удержать своей тяжестью. С помощью тряпок, которыми он привязывал остальных жертв к этой кровати смерти, он привязал ее к изголовью.
— Ужасно, что так льет, — доверительно посетовал он, присаживаясь на кровать и наслаждаясь тем выражением, с каким она пожирала его глазами. Взяв кинжал, он пощекотал острием ее пупок и принялся чертить им по трепещущему обнаженному животу. — Следовало бы притащить сюда Джека и заставить его полюбоваться на представление. Пусть бы стал свидетелем того, что рисуется лишь у него в воображении, пусть бы убедился в притягательности порока. В глубине души и у него есть червоточина. Вот и пусть перед смертью станет свидетелем той славы, которую ему припишут.
Подцепив клинком ткань, он натренированным движением исполосовал майку, откинул кончиком кинжала прочь лоскутки материи, раскрывая все ее тело.
— Очаровательно, — прошептал он, касаясь рукояткой ножа той груди, которая оставалась непораненной. — Чертовски женственно.
— Что заставило тебя так ненавидеть женщин? — спросила она, задохнувшись от боли, когда он обмакнул острие клинка в сочившуюся из раны кровь и размазывал ее от одного соска к другому.
Данжермон в недоумении приподнял одну бровь.
— Разве я ненавижу женщин? — удивленно спросил он. — Просто таково мое хобби, и никакой личной неприязни.
— Думаю, что меня-то ты убьешь из чисто личных побуждений.
Он со вздохом поднялся и обошел кровать с изножия, чтобы усесться в кресло с высокой спинкой. Кинжал он бросил на пол и небрежно принялся расстегивать рубашку.
— Ну, естественно, так ты и должна думать. Но ведь это всегда было твоим больным местом, так ведь, Лорел? Тебе во все нужно было привнести личное отношение. Из-за этого ты и попала в ужасную беду в Джорджии. Во всем-то тебе нужно участвовать лично. Ты просто не видишь за деревьями леса. Мы же оба знаем, как нужно вести себя, предъявляя обвинение. Окружной прокурор должен быть хладнокровным, обстоятельным, беспристрастным. Эмоции нужно оставлять за порогом, чтобы потом поразить противника. Как ты смогла убедиться, Лорел, я человек очень доскональный. Я терпеть не могу неожиданностей.
Дверь лачуги распахнулась настежь безо всякого предупреждения, и вместе с ветром и дождем на пороге возник Джек. Внезапность помогла ему ворваться и наброситься на ошеломленного Данжермона, прежде чем тот успел повернуться, раскрыв рот. Деревянное кресло треснуло от веса обоих мужчин, и они оба повалились на пол.
Лорел выкрикнула имя Джека и попыталась сесть, чтобы увидеть его. Она слышала шум борьбы — ботинки скребли по полу, раздавалось сопение и глухие удары. В глубине души она понимала, каким будет исход, — ведь у Джека были связаны руки за спиной и он едва пришел в сознание. Данжермон убьет его, безо всякого сомнения, а потом примется опять за нее, если она не предпримет что-нибудь.
Она извивалась, накрепко привязанная к изголовью, изо всех сил пытаясь освободиться от своих пут, пытаясь ослабить их. Сжав зубы, она старалась не вслушиваться в звуки борьбы, а только думать о том, как отвязать руки. Но как выпутаться? Это шелк. Гладкий, прочный, скользкий, неподатливый шелк. А у нее такие маленькие, нежные, слабые руки, такие хрупкие запястья. Если она постарается, если будет крутить руками в нужном направлении, ей наверняка удастся ослабить путы. Только бы они не затянулись крепче.
Джек, с трудом отбиваясь, пытался сохранить свое преимущество, удержать Дажермона под собой, но силы его таяли, убывая с каждым ударом, а неверное чувство равновесия не давало правильно оценить направленность движений. Но он боролся, как мог, коленями и ногами, брыкаясь, лягаясь и раздавая тычки куда ни попадя, уже не обращая внимания ни на боль, от которой разламывалась голова, ни на нестерпимое жжение в боку.
Данжермон ворочался под ним, пытаясь вылезти. Он стремился ухватить кинжал, отброшенный далеко в сторону, но Джек навалился на него всем телом, и оба они обрушились на стоявший около стены стол, покачнувшийся и рухнувший на пол.
Свечи посыпались, искрясь, как бенгальские огни, язычки пламени поджигали все на своем пути, жадно набрасываясь на старую деревянную обшивку сторожки.
Отбиваясь от огня, мужчины продолжали ожесточенно драться. Вдавливая колено в живот противнику, Джек пытался удержать свое превосходство, но Данжермон, сноровисто увильнув, со всего маху опустил кулак на голову Джека. Тот даже завертелся от боли, снова погружаясь во мрак и теряя сознание, как погружается в темные пучины моря водолаз.
Он сопротивлялся этому, насколько мог, с трудом дыша и не желая провалиться опять в темноту, ему казалось, что языки пламени полыхают в его воспаленном мозгу. Пошатываясь, он различал лишь огненные дорожки, ползущие по стене, и на их фоне целых трех Данжермонов, вырисовывающихся колеблющимися силуэтами в зареве пожара. Словно три демона вылезли из ада. Три Данжермона занесли над ним руку, и три острых кинжала зловеще блеснули в сполохах пламени.
Он бросился на демона в центре, его тело навалилось всей своей массой на него в тот момент, когда кинжал вонзился ему в спину. Он почувствовал острый укол и затем ощущение странной пустоты в груди. Последние слабые силы оставили его, и он повалился на пол, одними губами произнося имя Лорел.
Он потерял ее, как раньше он потерял Эви. И теперь он должен умереть с этой тяжестью на душе, должен тащить еще один груз за собою на тот свет. Он слышал, как она зовет его, он не мог ответить. Как ужасно, что ей пришлось однажды поверить, что он хоть на что-то способен.
— Джек! Джек! — кричала Лорел, повторяя его имя, стараясь докричаться до него сквозь рев огня, пожиравшего утлую сторожку. Она уже в третий раз безуспешно прокричала его имя, безумея от горя, не слыша его ответа и зная, что он уже никогда не услышит.
Она видела, как поднялся Данжермон, и видела взмах кинжала. Джек умер. Она осталась одна. И неважно было уже, что ей удалось высвободить одну руку, выпутать другую у нее не оставалось времени. Данжермон был уже на ногах. Приближался к ней. С блестящего клинка стекала кровь, кровь Джека. Данжермон улыбался, как сам Люцифер, вышедший из адского пламени. «Не смотри на него, распутывай узел, распутывай узел». С воплями и кашлем от едкого черного дыма, забивавшего всю комнату, она металась по постели, вертя левой рукой, чтобы ослабить на ней путы.
Джек смог приподнять голову лишь на самую малость, перед глазами у него маячили лишь ноги Данжермона. Тот двигался к Лорел. Из каких-то неведомых глубин Джек собрал последние силы и мужество, потянулся и обхватил ноги Данжермона. От удара под колени ноги подкосились, и окружной прокурор, оступившись, повалился прямо в огонь. Какое-то время Джек его крепко держал, затем вновь потерял сознание.