Он замолчал, а я решила не торопить его.
Через двадцать минут он затормозил, и мы вышли из машины.
- Мы в Лурде, - сказал он. - Тебе бы повидать все это летом.
А сейчас я видела безлюдные улицы, закрытые магазины, стальные решетки перед подъездами гостиниц.
- Летом здесь бывает шесть миллионов приезжих, - с воодушевлением продолжал он.
- Не знаю, как тут летом, а сейчас он напоминает город- призрак.
Мы перешли мост. Одна из створок исполинских железных ворот - с фигурами ангелов по бокам - была открыта. И мы вошли.
- Расскажи, что было дальше, - попросила я, хотя совсем недавно решила не настаивать на продолжении. - Расскажи, как узнается лик Христа на лицах людей.
Но тотчас поняла - он не хочет продолжать рассказ. Быть может, теперь не время и здесь не место. Но если уж начал, должен завершить.
Мы зашагали по просторному проспекту, по обе стороны которого тянулись заснеженные поля. В глубине вырисовывался силуэт собора.
- Расскажи, - повторила я.
- Да ты уже все знаешь. Я поступил в семинарию. Еще на первом году я попросил, чтобы Господь помог мне превратить мою любовь к тебе в любовь ко всему человечеству. На втором курсе я понял, что молитва моя услышана. На третьем - как ни тосковал я, возникла непреложная уверенность, что моя любовь мало- помалу переплавляется в милосердие, в молитву, в помощь всем, кто в ней нуждается.
- Зачем же ты снова отыскал меня? Зачем снова разжег во мне это пламя? Зачем рассказал об изгнании Другой и открыл мне глаза на то, как нелепо и убого я живу?
Голос мой дрожал, слова путались. С каждым мгновением он был все ближе к семинарии и все дальше от меня.
- Зачем вернулся? Зачем лишь сегодня рассказал мне эту историю - ведь ты видел, что я начинаю любить тебя?!
-то, что я скажу, покажется тебе глупостью, - отвечал он, чуть помедлив.
- Не покажется! Я больше не боюсь быть смешной. И научил меня этому ты.
- Два месяца назад мой духовный руководитель попросил, чтобы я вместе с ним съездил к одной женщине - она умирала и собиралась завещать нашей семинарии все свое имущество. Мой наставник должен был составить его опись. Она жила в Сент-Савене.
Собор был уже совсем недалеко. Я подсознательно чувствовала: как только мы дойдем до него, разговор прекратится.
- Не останавливайся, - попросила я. - Я заслужила объяснение.
- Я помню ту минуту, когда вошел в ее дом. Окна выходили на Пиренеи, и солнце, казавшееся еще ослепительней от блеска снега, заливало все вокруг. Я занялся было описью, но очень скоро вынужден был остановиться. Дело в том, что вкусы покойной в точности совпадали с моими - она покупала те же диски, что и я, слушала ту же музыку, которую слушал бы и я, разглядывая этот пейзаж за окном. На полках было много книг - кое-какие из них я читал, а другие с удовольствием бы прочел. И мебель, и картины, и всякие мелочи, разбросанные по комнатам, - все было таким, словно я сам их выбирал. И с того дня я уже не мог себя заставить не думать об этом доме. Всякий раз, как я входил в часовню, чтобы помолиться, я вспоминал, что мое отречение от мира оказалось неполным. Я представлял себе, как живу в таком же доме с тобой, слушаю эту музыку, гляжу на заснеженные вершины гор, на огонь в камине. Я представлял, как бегают по комнатам наши с тобой дети, как играют они в полях, окружающих Сент-Савен.
А я, хоть никогда в жизни не бывала в этом доме, точно знала, как он выглядит. И мне хотелось, чтобы он не произносил больше ни слова - тогда я смогла бы помечтать.
Но он продолжал:
- Две недели назад я не совладал с душевной истомой. Разыскал своего наставника, рассказал ему обо всем, что происходит. Признался в том, что люблю тебя, и в том, какие чувства испытывал, составляя опись.
За окном пошел мелкий дождик. Я опустила голову, плотней запахнула жакет. Я боялась узнать, что
было дальше.
- А он мне сказал: «Многообразны и различны пути служения Господу. Если ты считаешь, что это - твоя судьба, ступай, ищи ее. Только тот, кто счастлив, способен распространять счастье». «Не знаю, это ли моя судьба, - сказал я ему. - Решив затвориться в этом монастыре, я обрел мир в душе». «Что ж, иди в мир, разреши все и всяческие сомнения, - отвечал он. - Оставайся в мире или возвращайся в семинарию. Но в том месте, которое изберешь для себя, ты должен пребывать в целокупности. Царство разделенное падет под натиском неприятеля*. Человек разделенный, не сумеет с достоинством и отвагой глядеть жизни в лицо».