Харви, Оззи, а потом все остальные попытали удачи и вернулись ни с чем. Милли как следует их отчитала:
— Здоровые лбы! Смелый найдет там, где робкий потеряет. Если они не идут за вас, когда вы просите, — то, может, сначала взять их замуж, а спрашивать уже потом?
— Как это? — спросил Харви, самый бестолковый.
— Ну, — сказала Милли. Вот где пригодилось ее образование, замечу я вам. — Я как-то читала в книге по истории. Был такой народ, римляне. И они однажды оказались в точности в вашем положении.
И она начала рассказывать про римлян, что соседи враждебно к ним относились, — прямо, как к Понтипеям, — и что им нужны были жёны, — прямо, как Понтипеям, и что, когда соседи не отдали за них дочерей по-хорошему, римляне однажды ночью ворвались в городок, увезли множество девушек и женились на них. И каждый муж почитал жену, словно богиню. И каждая стала для мужа богиней. Кроткой богиней домашнего очага. Каждая — Dea Placida[1], сказала умная Милли. Каждая дева плакала, ну, это понятно.
— И если вам не по силам то, что сделали древние мертвые римляне, — закончила она, — вы не братья мне больше! И можете сами варить себе еду до конца жизни!
Они ошарашено смотрели на нее. Потом Хоб прочистил горло:
— Тогда и теперь, — сказал он, — Есть разница. Представь — вот мы их похитили, а они ревут и чахнут. Представь.
— Слушайте, — настаивала Милли, — Я знаю, о чем говорю. Все эти девушки до смерти хотят замуж, — а в городе и по соседству и для половины женихов не найдется. Они и вас, парни, держат на примете, я сколько раз слыхала. Но вы живете в глуши, и они боятся: глухомани боятся, тяжелой работы, и ни одна не решается первой подать пример остальным. Вас обвенчают, и я прослежу, чтобы с ними не случилось беды. Есть в округе кто-нибудь, кроме священника, кто может обвенчать?
— Вроде странствующий проповедник в город забрел, — сказал Хоб. — Окрутит ничуть не хуже, чем в церкви.
— Ага, — сказала Милли, — это подходит.
Все произошло в день большого собрания. Раз в год, накануне Дня Благодарения, в ратуше устраивался праздник с танцами. Оружие проносить запрещалось — его складывали у порога. Понтипеи никогда раньше на собрания не приходили, поэтому их появление вызвало в городе переполох: семеро братьев, и Милли посередине. Чисто выбритые, одетые с иголочки парни, а Милли чудо как хороша — в платье, сшитом из купленной в лавке ткани, и в вышитых туфельках.
Понтипеи вошли в зал. Девушки поглядывали в их сторону, шушукались и хихикали. Но потом заиграл скрипач, начались танцы, игры, прочее веселье, и о братьях забыли. А те вели себя очень вежливо и обходительно — Милли научила, — и, думаю, к концу вечера не одна девушка локти кусала, что отвергла таких завидных женихов — ну, подумаешь, глухомань, в глухомани тоже люди живут.
Но времени пожалеть по-настоящему у девушек не оказалось. Потому что, как только всех пригласили за стол, Милли позвала: «Готовы, парни?» — и голос ее звучал так пронзительно, что перекрыл шум и суету. Все развернулись к ней, и в этот момент стены вздрогнули от громового «Готовы!», вылетевшего одновременно из шести глоток. И вот уже у каждого из холостых Понтипеев в одной руке вопящая вырывающаяся девушка, в другой — винтовка, а Гарри и Милли слаженным движением направляют свое оружие на гостей. Все произошло настолько стремительно, что присутствующие и понять не успели, в чем дело, а молодые Понтипеи подхватили девушек да выскочили наружу, только дверь захлопнулась, и ключ повернулся в замке.
Что тут началось! Люди колотили в дверь, пытались вышибить ее, — но двери в те времена делали крепкие. Кто-то хотел отстрелить замки, но выяснилось, что Понтипеи побеспокоились заранее, связали сторожа, собрали все оружие да отнесли в сарай. Взломать дверь не могли почти до самого рассвета, а когда взломали, горожане выскочили наружу, посмотрели вокруг — и взвыли. Валил снег, да такой густой, что собственную руку не разглядеть, а уж если в наших местах валит снег, скажу я вам, так это снег. Метель продолжалась четверо суток, а когда прекратилась, проход через горы в долину Понтипеев был намертво перекрыт — до весенней оттепели.
Между тем повозки уносились вдаль, и в каждой голосили, всхлипывали и причитали. Милли не мешала девушкам вволю наплакаться, и когда украденные невесты добрались до фермы Понтипеев, они были так вымотаны и обессилены, что почти затихли.
Девушки божились, что и крошки в рот не возьмут, пока их не вернут страждущим родственникам. Но Милли мигом приготовила чай, — а женщина всегда готова чаевничать, в каком бы настроении ни была. А уж когда они согрелись, устроились поудобнее и дело дошло до второй чашки, она произнесла небольшую речь.