— Видали прынцессу? Год в городе пожила, приезжает, едва узнал: откуда, думаю, едакая нарисована картина? Дома день пожить скучает: отвыкла.
— Так при себе никого и не удержал? — спросил Анатолий Ульянович.
— Все разбежались за другой жизнью. Молодым в деревне теперь вроде и делать нечего. Тут со скотиной надо заниматься, а у них к скотине интереса нету: грязно. Варька рядом с коровой с голоду помрет, а не подоит. Брезгует. Вы, про нас говорит, люди прошедшие, все ваши интересы отсталые. А она умная. Мать приехала к ней, спрашивает: «Поись-то у тебя есть ли чего?» — «Вот, говорит, бутенброд в тумбочке». Степановна аж в слезы от этого бутенброда. «А деньги твои где? Зарплату куда девала?» — «Свитру, говорит, купила за пятьдесят рублей». — «Да зачем тебе такая свитра, будь она неладна, если голодная сидишь?» — «Что я, отвечает, голодная, никто не видит, а хуже всех одеваться для молодой девушки — позор». На нее со Степановной теперь и тянемся. Мать обмирает: девка без надзора, а в чердаке ветер.
— Балуешь ты ее, — сказал Анатолий Ульянович.
— А кому побаловать девку, как не родителям? Еще хватит заботы, замуж выскочит. Да ты не подвезешь ли ее, Ульяныч, до города? Ей завтра на работу.
— Довезем; Костя доставит в общежитие.
Антонов заметил, как у Кости вспыхнули уши, и заговорщицки толкнул его в бок.
Варя в машине пыталась читать, положив книгу на спину Костиного сиденья. Сильно трясло, она морщилась и поднимала на шофера сердитые, хмельные от чтения глаза.
Костя, видимо, раздражал ее и сегодня, хотя он больше всех хлопотал, укладывая в багажнике туесочки, корзинки и банки с топленым маслом, которые натащила из погреба Анна Степановна. В ответ на его шутки она презрительно поджимала губы, а Антонова спросила:
— Я вас не стесню? А то я поеду на пароходе.
— Ничуть, Варя, — ответил он. — Места много.
Прощаясь, Анна Степановна что-то долго шептала ей, поправляя на хмуром лобике оранжевую прядь, а в самый последний момент, когда с книгой под мышкой Варя направилась к машине, заплакала…
Разнеженное доброе чувство все не покидало Антонова, его приятно забавляло, что Варя сидит рядом, касаясь его ноги своим обтянутым синим капроном круглым коленом.
В свитере, коротенькой юбочке фигура у нее была легкая, гибкая, как у настоящей горожанки.
— Бросьте, Варенька, читать, — сказал Антонов. — Глаза испортите.
Она закрыла книгу, как будто ждала этого, и спросила:
— Правда, автор этой книги — гениальный писатель?
— Шекспир, — сказал Костя.
— Вы, Костя, ничего не понимаете и помолчите, — сердито оборвала она его.
Костя усмехнулся. Он приладил зеркальце над ветровым стеклом, так, чтобы видеть лицо Вари, и там полыхала ее оранжевая куделя, голубели незабудками сердитые, притененные тушью глаза. Они были круглые, наивные, хотя она по-прежнему пыталась придать им рассеянное, скучающее выражение. «Аленушка в мини-юбке», — подумал Антонов.
Ему захотелось дурачиться и нравилось, что Варя сидит рядом: длинная дорога все-таки чем-то скрасится, — и с шутовской серьезностью он сказал:
— Главное, Варя, поверить, не важно во что. Один великий человек утверждал, что степень гениальности писателя равна его убежденности.
«Какую чушь я сморозил!» — удивился сам себе Антонов, заметив, что Варя выслушала сказанное очень внимательно, наморщив лоб. Но он и глазом не моргнул: ничего нет забавнее серьезного разговора с девочкой из универмага.
— Интересное замечание — вмешался, вступая в игру, Анатолий Ульянович. — А Чехова, Варя, вы читали? Антона Павловича?
Варя победоносно улыбнулась:
— Всегда задают этот вопрос. Пожилые люди постоянно спрашивают: а ты читала Чехова? Или Пушкина. Читала. Они пишут о прошлом, а нам, современным людям, это скучно. Мы хотим знать больше про себя.
— Что знать?
— Все. Какие у современного молодого человека должны быть мысли, идеалы. Как надо формировать свой характер и служить окружающему обществу. Скажите, что вы думаете о дадаизме?
Она почему-то все время обращалась к Антонову.
— О дадаизме? Ничего не думаю. Ваш знакомый, Варя, студент?
— Да, то есть был. Но вы напрасно подумали. Я сама много читаю художественной литературы. Во Дворце культуры нашего торга очень талантливый директор. Он регулярно организовывает читательские конференции, вытаскивает даже настоящих писателей. К нам приезжала одна ленинградская поэтесса, очень лирическая, выступала потрясающе. Между прочим, она тоже работала продавщицей и сказала, что любой человек может писать стихи. Я начала составлять воспоминания о прочитанных книгах. Исписала целую тетрадь.