Но вот однажды, по непонятной причине, мой новенький «386-й» накрылся медным тазом. А дискеты, на которых я имел привычку архивировать свои рукописи, бесследно исчезли. Я принял намёк свыше и оставил затею.
Чтобы отвлечься, я стал наговаривать в диктофон туповато-ходульные шлягеры Бориса Акунина. Симпатия читающих народных масс, как я надеялся, могла запитать меня положительно заряженной энергией.
16
Временами, задумавшись, я проводил пальцем по коже за ухом и катал по косточке круглую упругую капсулу. В нашем «клубе путешественников», численностью теперь в два человека, этот жест считался вредной и опасной привычкой. Но вот однажды я не нащупал капсулу у себя за ухом. При помощи двух зеркал и направленной лампы я смог разглядеть лёгкий, едва заметный и уже затянувшийся надрез. Это была третья катастрофа, самая страшная катастрофа в моей жизни.
От нахлынувшего на меня ужаса я мог потерять рассудок. Невозможность возврата к прежней жизни оказалась страшнее смерти. Всё равно как залететь в далёкий космос и обнаружить, что вытекло топливо, предназначенное для обратной дороги.
Я бросился к телефону и после первого же оборвавшегося гудка услышал подавленный возглас Гусева:
— Да!..
— Пощупал? — заговорил я с ним страшным голосом.
— Да…
— Почему не позвонил?
— Я… хотел.
— Струсил. Когда?
— Вчера была. Я… голову мыл. Перед этим… как его… концертом.
— Значит, ночью.
— Кто? Зачем?
— Не знаю. Спецслужбы… Какой-нибудь «Патруль времени».
От волнения мы оба говорили как пьяные.
— А если Зюскевич?
— Зачем, ему не надо. Мы и без того у него под колпаком. Мы сидим у него под колпаком, там в метро, понимаешь? Зачем ему?!
— Не ори. Я всё равно этого не осмысливаю. Я с самого начала ничего не понимал. Как это можно. Есть же какие-то причинно-следственные связи…
— По правде говоря, я тоже не понимаю.
— И что теперь?
— Гусев… я так не согласен. В реальной жизни я бы не стал ничего этого делать.
— Чего?
— Убивать, насиловать, воровать чужие тексты. А ты?
— А я и так… Ну, немного. На Пугачёвой бы точно не женился. Да, это всё как игра воспринималось, как симулятор, стрелялка… Теперь не знаю. Здесь всё по-другому. Здесь я поставлю всё своё состояние на «красное» и глазом не моргну. Потому что в любую минуту можно соскочить. Теперь не знаю.
— Ладно, заладил. Я людям страшнее жизни поломал. Писательский труд это… а-а, тебе не понять. Слушай, Гусев. Короче, так. Если Зюскевич нам не поможет, я, может… Я точно застрелюсь или траванусь. Больше не могу. Я ещё раньше не мог, но терпел, а теперь всё, выбора нет.
— Стой, стой, ты чего! — Гусев перепугался, что останется один в «далёком космосе». — Ты чего, у тебя семья, ребёнок будет!
— Всё липа, всё мираж, все зомби.
— Блин, ты чего! Я же не зомби! Стой, погоди, я всё придумал.
Я поверил, потому что от испуга можно найти выход почти из любого положения.
— Что.
— Третья капсула. Берёзкина вернулась вместе с нами, но без капсулы. Мы в тюрьме хотели отнять, но её уже не было. Значит, она спрятала!
— Ну так мы уже в другом времени.
— Мы в другом времени. Но мы не в другом мире. Мы в продолжении того, нового! А это значит…
— Это значит, что капсулу нужно искать в тюрьме…
— Мы найдём её, Теля, мы её точно найдём!
В смутном вихре панических обрывков прорезался луч надежды.
— Как же мы попадём в тюрьму, в Кресты?
— А, век воли не видать! Ведь всё, всё ложиться, один к одному! Ведь я там буду через неделю, буду снимать клип. Ну, понимаешь, такой, сюжетный. Херня, короче. А мы всё разнюхаем. Расспросим, подмажем… Где спала, где жрала… Койку, стол, стул обшарим по миллиметру. В дырку от сучка сунула, мякишем замазала, как сейчас вижу. Объявим премию за находку среди зеков, будто капсула с ядом… ну, в порядке бреда, придумаем что-нибудь. Теля, мы её должны найти, или нам нормально не жить!
— Не жить, — согласился я и повесил трубку.
17
Едва Зюскевич вошёл в лабораторию, следом влетел его начальник генерал Лядов.
— Где вы были?! — прохрипел он, задыхаясь.
— С каких это пор я должен отчитываться, где я бываю?
— Вы прекрасно знаете, что ваша работа имеет государственное значение.
— Я не продавал секретов.
— Вас пытались охранять, с вами пытались связаться!
— Позвонили будто бы из больницы, где находится моя невеста… Кто-то зло пошутил, и я поехал. Машина сломалась. Я дозвонился до больницы, пересел в электричку и вернулся.
Генерал вытер платком лицо. Было похоже, что его тоже здорово нахлобучили. А кто может нахлобучить технаря-генерала? Спецслужбы…
— Работайте, Зюскевич. И без фокусов. Скажите спасибо, что перестройка.
— Ладно, ладно, обещаю. Вы Анечку не видели?
— Кажется… в буфете.
— Пойдёмте, кофейку выпьем.
— Благодарю вас, я уже…
Зюскевич вошёл в местную кофейню и сразу увидел свою лаборантку маленькую и худенькую девушку, которой он никак не мог найти применения. Она болтала с курящими подругами, которые стряхивали пепел в кофейные чашки.
Миня негромко окликнул Анечку и поманил пальцем.
— О! — сказала она. — А говорили, найти не могут.
— Нашли, нашли. Пойдём, поможешь.
Анечка поднялась и сказала подругам:
— Раньше слышала только «уйди, не мешай», а теперь — «пойдём, поможешь».
— Жениться хочет. Анька, слышь, после первого свидания не соглашайся, после уважать не будет.
Миня покраснел и, схватив Анечку за руку, потащил в лабораторию.
— Дверь, дверь, чтоб была открыта!..
Однако дверь он сразу закрыл и перекодировал.
— Аня, сосредоточься, пожалуйста.
Анечка сжала рот в точку и вскинула брови.
— Я всё настрою, залезу в хроноотсек, а ты нажмёшь «энтер». Сумеешь?
— Вы? В обезьянник?! Ни за что.
— Хорошо, давай так: ты лезешь в хроноотсек, а я жму на клавишу.
— Всё, я поняла, я согласна.
— Тогда пошли в метро.
В недостроенной когда-то ветке метро, под самым центром города, находились упакованные в многослойные саркофаги «заповедные» зоны, в которых никто не имел права ничего менять ни через год, ни через сто, ни через тысячу лет. Здесь проводились эксперименты по перемещению во времени.
Они прошли через десяток шлюзовых камер и оказались на известной нам станции, оформленной мрамором, бронзой с позолотой и росписью.
— Садись за пульт. Вот это не трогай. Это тоже. В смысле, вообще ничего не трогай, это главное. Всё запрограммировано.
— А что так неожиданно?
— В науке всё неожиданно.
— А в жизни.
— Жизнь и наука неотделимы.
— А вы надолго? У меня в половине седьмого встреча.
— Ты что, дура? Как это может быть долго?
— Ах, да. А вы в какое время, если не секрет?
— В две тысячи четвёртый.
— Класс… Позвоните, спросите, как у меня дела.
— Это нельзя. По международной конвенции.
— Ну вы только намекните, я всё пойму.
Зюскевич уже приготовился. Он залез в прозрачный контейнер и опутал свою голову датчиками.
— Готово. Ну, три-четыре. Давай, не тяни, жми.
— Ой, Михаил, вы знаете, я волнуюсь.
— А я что по твоему — каменный? Жми!!!
Анечка поднесла пальчик к клавише «энтер» и надавила.
Крикнув «жми!!!» Миня тут же осёкся: всё позади, не успел даже крикнуть. Вместо «обезьяньего ящика» — удобное кресло. На голове кибершлем. Внизу всё тот же мраморный пол.
Миня поднял шлем, похожий на фен. Никого. На часах полночь с двадцать пятого на двадцать шестое февраля 2004 года. Самочувствие — отличное.