Айрис проходит в кухню, приносит миску с гороховыми стручками, принимается их лущить.
«…есть здоровая чистота, вызывающая в нас уважение… Мы вдыхаем бодрящий, очищенный воздух… и мы склонны остаться здесь на долгое время, чтобы порывы ветра проносились сквозь пас, как сквозь безлистые деревья, заставляя нас привыкать к суровой зиме; мы словно надеемся таким образом обрести ту чистую и несокрушимую силу, которая будет поддерживать нас во все времена года».
Сидней осторожно и чуть-чуть вызывающе отбирает у него книгу, захлопывает и ставит на полку, потом снова садится и глядит в пространство.
Уолли. Ладно, а как насчет прочего у Торо, дружище Сидней? Что скажешь о высоком общественном сознании Торо, того Торо, который однажды стоял за решеткой тюремного окна, когда святой из святых мистер Ральф Уолдо Эмерсон, проходя мимо, спросил: «Генри, как вы оказались там, внутри?» А Торо, который попал «внутрь» за протест против зла тех времен, поглядел на него и сказал: «Нет, это вы ответьте, как вы оказались снаружи?»
Айрис, слишком хорошо зная Сиднея и чувствуя, к чему идет дело, начинает тихонько напевать «Боевой гимн республики».
Сидней. Прекрати.
Элтон (хладнокровно нанося смертельный удар). Почему, Сид? Она права… Уолли, перестань молоть чушь! Не распускайся, старик. Ты «млеешь»! Ты «преклоняешься перед человеческим духом»! Ты «выставляешь напоказ свои чувства». Разве ты не знаешь, Уолли, что «читателям» (указывает на Айрис) «этого не нужно». Что огромной «темной массе» (указывает на окно) «этого не нужно». Больше того, выдохшийся мятежник (указывает на Сиднея) не может себе этого позволить Так что не трать силы, Уолли: он оплакивает свое отрочество. Уйдем, пока он не всучил тебе полторы сотни бокалов. (Встает.)
Сидней (уязвленный). Ну и убирайся к черту!.. Иоанн Креститель! (Бросается на колени и, раскинув руки, медленно и точно изображает низкий восточный поклон.) Бог да благословит твою христо-спасительскую душу! (Помахивая поднятыми вверх ладонями, заунывно тянет «а-а-а», но постепенно стихает, так как Элтон стоит над ним непреклонно.)
Элтон. Тихо, тихо, малый, не надо принимать это так близко к сердцу. Что за чувствительность, в самом деле — еще, чего доброго, и нюни распустишь. В конце концов, что особенного? Всего-навсего мальчишка. Паршивый мальчонка семнадцати лет. (С жестокой небрежностью.) Что он там у тебя делал в «Серебряном кинжале» — пол подметал, что ли, этот… как его?..
Сидней (тихо). Сэл Перетти.
Элтон. Ах да, Сэл Перетти.
Сидней. Я сделал все, что мог…
Айрис (она взбешена). Да, ты взял его на работу — и ты не можешь нести ответственность за каждого мальчишку, который является с улицы!
Сидней. Я хотел помочь ему.
Айрис уходит в кухню.
Элтон. Пошли, Уолли, зря теряем время. (Тащит за собой Уолли.) Уолли (в дверях). Я на тебя рассчитываю, Сид.
Сидней. Напрасно.
Они выходят. Сидней молча сидит у чертежной доски. Затем бредет к бокалам. Ставит одну ногу на проволочные сетки; взгляд его падает на брошенный плакат. Он берет подбородок в горсть.
(Размышляя.) Айрис… как ты думаешь, согласится мой братец Мэнни поддержать кандидата-реформатора, если я подарю ему полторы сотни целеньких ресторанных бокалов?
Айрис (выскакивает из кухни с пучком мокрого салата в руках), Сидней, клянусь небом, я тебя отравлю!
Затемнение
На следующей неделе. Сумерки. Сцена затемнена, и снова слышны раздраженные голоса.
Макс (густым, сочным, раскатистым голосом). Иди ты со своим Микеланджело! Заладил, как попугай. Сейчас начнешь…
Элтон. Да, начну. Чем обобщеннее мысль, тем…
Сцена освещается. Элтон и Макс в квартире Брустайна. Повсюду разложены беспредметные этюды Макса — они-то и вызвали ожесточенный спор. Макс — первостатейный оригинал: средних лет, коренастый, громкоголосый, короткие с проседью волосы решительно начесаны на лоб, на нем сандалии, запачканные краской джинсы, черный свитер с высоким воротом; на лице — обида.