Макс. Твоя беда в том, что ты все понимаешь буквально. Родился буквалистом и умрешь буквалистом.
Элтон. Я хочу сказать, что процесс разложения не зашел так далеко, понимаешь? Больное искусство — так, значит, оно непременно глубокое? Нет, дорогой, это чересчур просто. Смерть — чертовски легкий ответ. Хаос и того легче. И когда ты утверждаешь, что это мера всего сущего…
Макс (делая грубый жест). Иди-ка знаешь куда… Ни черта ты пе понимаешь — разве что рекламные лубки.
Элтон. Какие рекламные лубки? Леонардо это что, лубок?
Макс (в ярости стуча по столу). Так я и знал! Опять за свое, опять об этом паскудном Возрождении!
Входит Сидней, неся большой плакат.
Сидней. Вот, принес.
Элтон. Здорово! Давай повесим, Я уже и гвозди вбил.
Берется за край полотнища, и они вместе разворачивают его. Там надпись:
РАСЧИСТИМ КОНЮШНИ РАЙОННОЙ ПОЛИТИКИ.
ПОКОНЧИМ С БОССАМИ.
ГОЛОСУЙТЕ ЗА РЕФОРМЫ.
Они идут к окну и вешают полотнище надписью на улицу.
Сидней. Ну, теперь за работу.
Сидней садится за свой стол, Элтон рядом с ним. Макс с кротким видом усаживается поодаль; герой дня, он подождет, пока его призовут.
Ну что ж, хотя клише с названием газеты и новое, первая полоса почти не меняется. На второй полосе — дискуссии и мелкие материалы… Третья — интервью, ну и всякое такое. Четвертая — письма читателей и несколько иллюстраций, подобающих еженедельнику.
Элтон (подмигивая с победным видом). И редакционные статьи.
Сидней (отмахивается: разве кто возражал? Потом, засмеявшись). Да, и редакционные статьи. На пятой полосе и на шестой — балет, кино. Кстати, мне не правится Дэн Уоллес, может быть, пригласим Поля Рассо. Он хорошо пишет.
Элтон. Если любишь всякую муть — лучше не найти.
Сидней. Конечно, Рассо иногда напускает туману, но кинематограф он знает, этого у пего не отнять. (Как будто это прямо относится к делу.) Рассо — тонкая натура. Знаешь, он таскает в карманах клочки бумаги и записывает все, что поразило его за день — и хорошее, и плохое.
Элтон. А в пятницу складывает их в шляпу, хорошенько встряхивает— и недельное кинообозрение готово!
Сидней. Ну, это ты брось! Макс, давай эскиз клише.
Макс поднимается с места, торжественно подходит к столу, раскрывает папку и кладет прикрытый калькой лист перед ними. Затем округлым движением откидывает кальку и отступает на шаг.
Макс (скромно). Вот, примерный набросок.
Сидней и Элтон, прищурившись, всматриваются, потом удивленно переглядываются, поворачивают эскиз боком, потом вверх ногами. Макс возвращает его в прежнее положение. Сидней и Элтон снова прищуриваются Наконец Элтон показывает на нижний край листа.
Сидней. Мушиный шрифт для названия газеты? И в самом низу полосы? Кто его разглядит?
Макс (воплощающий сейчас в одном лице Галилея, Коперника, братьев Райт, Фрэнка Ллойда). В том-то и штука. Вы помещаете маленькое клише на краю большого пространства, вот тут, внизу справа, и взгляд поневоле должен искать.
Словно непонятливые ученики, Сидней и Элтон следят за пальцем, движущимся книзу. Они молчат. Макс оскорблен в своих лучших чувствах и принимается собирать бумаги.
Сидней. Макс, это… это находка… Я только сейчас сообразил… Мне нравится!
Макс (неумолимый, с горечью). Я думал, вы хотите что-нибудь новое, не как везде. (Хочет уйти.)
Сидней. Постой, Макс!
Макс. Вот так всегда. Все вы, революционеры, одинаковы. Начинаете с огнем, а кончаете… дерьмом. (Выходит.)
Сидней встает.
Элтон. Послушай, Сидней, так нельзя. Можно подумать, что эту полосу оформляла целая куча генералов от искусства.
Сидней. Элтон, помолчи-ка. (Догоняет Макса, берет у него из рук эскиз, рассматривает.) Макс, ты абсолютный молодчина!
Макс (продлевает момент неприступного величия, затем снисходит). Сидней, надо менять клише каждую неделю.