— Репортеры, — пояснил Нэт, подводя жену к переднему ряду.
Мистер Брайэм и мисс Аарон сидели за столом по другую сторону деревянной стойки, на которой неприступными бастионами высились папки с бумагами. Нэт помог Ирен снять пальто. Она села, стянула с рук перчатки, сложила их, посмотрела на часы, стряхнула с колена практически невидимую соринку, бросила взгляд на полоску света на судейской скамье. Пять минут, десять, пятнадцать…
— Знаешь, — шепнул Нэт, — если бы это происходило дома, этот зал был бы полон наших родственников.
Ирен прекратила беспокойно ерзать на скамье.
— Что ты сказал?
— Я сказал, что если бы это происходило дома…
— Прекрати, — произнесла Ирен и смерила мужа недобрым взглядом. — Если бы мы были дома, Нэт, то Шэп был бы жив. Он был бы жив. Так что прекрати эти разговоры.
Ее слова были сродни удару током. Нэт моментально съежился, как будто уменьшился в размерах.
Нэт, казалось, был создан спасать других людей. Когда с его отцом случился удар, он вместе с братом Эрлом начал заправлять в мясной лавке. Когда погибли родители Ирен, которых во время вечерней прогулки насмерть сбила машина, Нэт постоянно был с ней, помогал, успокаивал, подсовывал ей детей, чтобы она вновь почувствовала себя матерью. И это был Натаниэл Патрик Стенли, хранивший орден Пурпурного сердца в верхнем ящике комода — тот самый, который, под свист пуль и разрывы гранат, под жуткие крики, в атмосфере страха, и смерти, и чего-то там еще, выбежал на залитое водой рисовое поле. Нет, сама она этого не видела, у нее были лишь воображение да несколько слов, произнесенных мужем во сне. Но она знала, что Нэт нашел своего друга, тащил его по колено в воде и спас ему жизнь. И она знала, что он жил с верой в то, что это и есть его призвание.
До того, как это случилось с Шэпом.
Ирен легонько прикоснулась к плечу мужа. Он взял ее руку и поднес к лицу. Они сделали выбор. И выбор этот, увы, оказался неверным. Вот только сейчас уже ничего не исправишь.
Открылась дверь. Двенадцать присяжных — семь мужчин и пять женщин, молодых, старых, толстых, худых, чьих-то отцов, братьев, сестер, — вереницей вошли в зал и сели. Ирен принялась разглядывать их — выражение их лиц, одежду, цвет волос, позы, все, что могло бы подсказать ей, что они чувствуют по поводу вынесения смертного приговора убийце ее сына. Одинокому парню, чья жизнь, как известно, была настолько жалкой, что его вполне могли пощадить.
Молодая девушка нервно теребит крестик на шее. Женщина постарше, полноватая, высморкалась в бумажный носовой платок, который сложила несколько раз и спрятала в сумочку. Мужчина разглядывает зал так внимательно, будто хочет в нем кого-то отыскать. Другой почти ежеминутно постукивает по циферблату часов. Третий, гораздо старше двоих предыдущих, с обветренным лицом фермера, сложил перед собой руки и наклонил голову. Ирен сосредоточила внимание именно на нем, надеясь, что он молится, обращаясь к тому же Богу, который известен и ей. Строгому. Равнодушному. Карающему, невзирая на лица.
Ирен хорошо училась в баптистской школе в Криксайде. Она приняла уроки о Боге с искренней верой, ведь иначе небесный гром поразил бы ее насмерть. Отец Небесный был всеведущ и непоколебим, суров и порой даже жесток. Но лишь потому, что Он знал, на что способно человеческое сердце, и желал одного: чтобы чада Его вздымали ввысь руки и получали Его милостивые дары. Однако сегодня от Него не потребуют милости. Ее сын был также и Божьим сыном, он играл в оркестре, он дарил этому миру радость и красоту, и сегодня его убийца изведает, каким может быть гнев Господень.
Внимание Ирен привлек гул голосов. Два пристава вошли в зал через задние двери и заняли место возле парадных двойных дверей. Через секунду они шагнули в стороны, и, в сопровождении еще двух приставов, внутрь вошел худой темноволосый парень. Приставы были почти на голову выше того, кого конвоировали. Подсудимый казался мальчишкой — он действительно выглядел очень молодо — в синих джинсах и белой рубашке. На ногах теннисные туфли. Волосы черные и гладкие, как вороново крыло.
Ирен поднесла руку к губам и прикусила палец на те короткие мгновения, пока Роббин, склонив голову и стиснув зубы, шел через зал. Она вжалась в жесткую поверхность скамьи, ожидая, что он посмотрит на нее. Он ведь точно это сделает. Она была исполнена уверенности, что, как только он увидит ее, его тотчас посетит откровение. Перст Божий. Праведный, непреклонный перст Божий. Она чувствовала, как этот перст указывает на Роббина. Как обжигает мощным жаром, который царапает кожу, выбивает воздух из легких. Она не сомневалась, что присутствие Всевышнего ощущают все в этом зале — Нэт, судья, присяжные, журналисты, полицейские, все до единого, кто пришел сюда. Вот Он парит в воздухе, готовый охватить Дэниэла Роббина и раздавить его в лепешку тяжким грузом содеянного им злодеяния.