— Ты прав, — произнесла Ирен едва слышно. — Я тоже устала. Устала так, что готова проспать целую вечность.
— Вы целую неделю не знали отдыха. А если учесть… это известие… Вам наверняка приходится нелегко.
— Ты не ведаешь даже половины всего.
Джефф положил ладони на колени, а сам подался вперед.
— Я хотела бы встретиться с ним. И бумаги в этом конверте — ответ на мой запрос. Это письмо от начальника тюрьмы. Он прислал мне бланки, которые я должна заполнить, чтобы навестить Дэниэла.
Джефф прищурился, глядя на нее в упор, и Ирен попыталась представить, какой она предстала в его глазах. Когда-то она была хорошенькой, в чем-то похожа на актрису Джессику Ланж. По крайней мере, так говорил Нэт. За эту мысль она цеплялась долгие годы. Даже прическу делала такую, чтобы как можно дольше сохранить это сходство. Но это было в прошлом, а сейчас она просто усталая немолодая женщина. Невысокая и тщедушная, в футболке и спортивных штанах не по размеру.
— И что вы хотите ему сказать?
— В том-то и дело, что я сама не знаю. То есть ему уже известно, что я простила его. Собственно, с этого и началась наша с ним переписка. Я написала ему восемь лет назад, чтобы сказать, что моя ненависть к нему осталась в прошлом. С тех пор мы регулярно обменивались письмами.
Джефф откинулся на спинку дивана:
— Вот это да! То есть вы ему прямо так и сказали, что прощаете его?
Ирен кивнула.
— И теперь кто он вам? Друг, что ли?
Ирен на минуту задумалась.
— Наверно… хотя точно не скажу. Кстати, тебе известно, что у него никогда не было родных? Что он вырос приемышем? Друзей у него тоже нет. Думаю, я единственная, кому он писал письма.
— А вдруг он нарочно вам так сказал?
Ирен покачала головой:
— Нет, так оно и есть. В своих письмах он ни на что и ни на кого не жаловался. Ни разу. То, что я единственный человек, кто ему написал, я узнала от начальника тюрьмы. Ты представляешь? Не иметь никого, кто бы за тебя переживал, кому твоя судьба была небезразлична? Кому не все равно, жив ты или умер.
Ирен оперлась щекой о ладонь.
— Можно задать вам такой вопрос, если вы, конечно, не против: а о чем он вообще пишет?
— Я бы сказала, что он по натуре философ. Мне не всегда даже бывает понятно, что он хочет сказать. Он рассказывает мне о том, что прочел, что рисует, что он видит и о чем думает. А размышляет он очень много. — Ирен усмехнулась. — Ведь что еще ему остается делать?
— Он рисует?
— Да, я могу показать тебе его рисунки. Он прислал мне парочку своих работ. В них что-то есть.
— Вот это да! — воскликнул Джефф и почесал ногу.
— Что «вот это да»?
— То, что я бы никогда даже не подумал, что он… Как бы это получше выразиться, что он тоже человек.
Ирен нажала на подлокотники кресла, и ноги ее тотчас поплыли вверх вместе с подушкой.
— С другой стороны, даже если вы встретитесь, какая вам обоим от этого польза?
— Сама знаю, что это безумная затея с моей стороны. Одному Богу известно, как я с этим справлюсь. Нэт никогда мне этого не простит — уж в чем, а в этом сомневаться не приходится.
— Это точно. А вообще, я не понимаю, зачем вам все это понадобилось держать в секрете. Мне кажется, мистер Стенли был бы только рад узнать, что вся эта история для вас в прошлом и вы прекратили терзать себя.
— Это тебе так кажется.
— Но почему?
— Потому что мой муж думает иначе, и ты сам это прекрасно знаешь. Для него самое главное — закон и порядок. Мир поделен на черное и белое. Простить Роббина — может, против этого он еще не стал бы возражать, но переписываться с ним, добиваться встречи? Ни за что и никогда! Нэт наверняка узрел бы в этом предательство. — Ирен подобрала под себя ноги. — Видишь ли, мне когда-то казалось, что он по-настоящему не любил Шэпа. Не о таком он мечтал сыне. Охота Шэпу была безразлична, спорт тоже. «Маменькин сынок», — презрительно отзывался он о сыне. Впрочем, наверно, так оно и было, я слишком его баловала. В некотором роде ты для Нэта был в большей мере сын, чем Шэп. Теперь же я почти уверена, что смерть сына ранила его даже глубже, чем меня. Потому что если я в конце концов смогла обрести душевное спокойствие, о Нэте этого сказать нельзя. И я сомневаюсь, что когда-нибудь он его обретет.