Неблаговоление природы в виде сумрака и непрекращаю-щегося который день дождя никак не могли повлиять ни на его, Кальвина, настроение, ни на желание действовать. Дел было множество, но самых безотлагательных на сегодня было два: очередной заговор, затеянный либертинами, и судебный процесс над Сервэ. Откладывать решение этих дел до установления хорошей погоды было бы непозволительной роскошью. Время было слишком дорого.
Кальвин переворошил угли, подкинул в камин полено и вернулся за стол. Вообще-то чистить и топить камины, зажигать и менять свечи и делать прочую работу в канцелярии должен был назначенный слуга. Однако в часы напряженной работы Кальвин не терпел ничьего присутствия. Всё, что ему было нужно, он делал сам, лишь изредка прибегая к помощи своего бессменного помощника и секретаря мэтра Мореля.
«Что ж, дорогой мсье Перрен, на этот раз вы слишком увлеклись. До сего дня ваши шалости ещё можно было терпеть и то только из уважения к вашему былому авторитету и заслугам. Да и авторитет свой вы давно растранжирили на мелкие пакости и глупые выходки против города и Консистории. И вы сами, и ваша семья, и ваша партия либертинов. Кем вы были, дорогой мсье Перрен? Лихим генерал-капитаном, спасителем и защитником Женевы, гордостью города. А кем стали, после того как сложили оружие и увлеклись политикой? Рядовым прохвостом, что в своре с другими, такими же прохвостами, вдруг удумал, что может на что-то влиять. Вы, верно, полагаете, что если заняли место в Совете города, то можете делать всё, что хочется лично вам? Да, вам не нравится многое, если не всё, что я создал для Женевы. Вам отвратительна церковная дисциплина, вы презираете «Церковные ордонансы», вам ненавистна Консистория. Всё, это мешает вам вести разгульную и беспутную жизнь. И в этом ваша недалёкость как политика. Неужели вам не понятно, что, отменив ордонансы и Консисторию, вы разрушите то, на чём восстала и расцвела Женева? Отмените их и не пройдёт и трёх лет как всё вокруг вас рухнет. Рухнет вера, а с ней и весь город. Но я не дам вам этого сделать, как бы вам всем этого не хотелось. Сам Бог сподвиг меня создать и защитить эту веру. И я буду защищать её, чего бы мне это не стоило. А как же кстати для вас пришёлся этот процесс над Сервэ! Очевидно, что вы и он задумали действовать сообща, чтобы устроить политический переворот. Уж слишком ладные вы устраивали представления на всех последних судебных заседаниях. Думаете, я не вижу какую ловушку вы строите для меня? Не заметите, как угодите в неё сами. И вы, дорогой Перрен, и все другие ваши сторонники, и Сервэ. Вы, противники Церкви и веры – мои противники и нет к вам снисхождения! Вы изо всех сил стремитесь разрушить данное миру Богом. Но пока есть я, вам это не удастся. Бог назначил меня защитить Слово Своё и я сделаю для этого всё, чего бы мне это не стоило. А ты, Мишель? Умнейший муж, но выбрал не ту сторону. Ты все свои таланты употребил для разрушения. И явил глупость, связавшись с Перреном. Думаю, ты сам уже это понял. Но свой выбор ты сделал сам, а по сему изволь принять и свою долю. Вообще всё это представление слишком затянулось. Пора его закончить. Всё, что сопротивляется Церкви, должно быть нивелировано или уничтожено. И неважно, будет это сделано решением суда, моей волей или мечом. Да простит меня Господь, ибо все дела и мысли мои устремлены только во славу имени Его.»