Всё это я пишу, чтобы у тебя сложилось некоторое понимание лжи как предмета. Надеюсь, я смог донести основную суть. К сожалению, у меня нет возможности описать всё более подробно по причинам, которые не хочется повторять, они известны нам обоим.
Итак, продолжим. Всё, о чём было написано, можно отнести к так называемой лжи по необходимости, обусловленной природными субстанциями человеческой сути. Но оказывается есть и другие истоки лжи …»
Кальвин аккуратно отложил в сторону серветовы листы. Прочитанное ошеломило его. Он не мог поверить, что человек, над которым занесён меч правосудия, может как ни в чём не бывало распространяться о предметах далёких и абстрактных, словно он сидит не в темнице, а в креслах светского салона. Где же его мольбы о прощении или хотя бы о снисхождении? Где сетования на безжалостность обстоятельств и человеческую слабость перед соблазнами? Ничего этого нет. Что он пишет? Не сошёл ли он с ума, этот Сервэ? Но нужно сказать, что эти его разглагольствования не лишены смысла и логики. Есть в них что-то, о чём стоит подумать. По крайней мере предмет лжи ранее не был описан ни у одного автора. Занятно, что там у него дальше? Осталось немного, всего пара листов.
Кальвин неторопливо, оценивая стоит ли продолжать, взял в руки бумаги, к которым в любом другом случае даже не прикоснулся бы. Того, что он надеялся в них найти, там точно не было. Однако просто взять и швырнуть их в камин он не мог. Он уже почувствовал, что в них кроется что-то удивительное и страшное. И сейчас нужно было понять, что же это.
«… если вернуться к тому же театральному представлению. Зритель хочет видеть то, о чём мечтает. Зная, что он этого вряд ли когда достигнет, ему хочется унизить того, кто этой мечты уже достиг. И лицедеи разыгрывают перед ним пышные сюжеты беззаботной и сытой жизни ну хотя бы короля Франции. Обычно за пределами самой Франции короля изображают длинноносым, рыжим дураком. И сами актёры, и особенно зрители охотно в это верят, хотя ни те, ни другие доподлинно не знают каков король на самом деле. Они его никогда не видели и не имели с ним дела. Им всем достаточно той простенькой иллюзии, которую для них приготовили. Это – иллюзия для ох-лоса. Те же немногие, кому посчастливилось хоть мгновение побывать подле короля, знают каков он на самом деле. Возможно, король пожаловал их за что-то или где-то на рауте просто посмеялся над их шуткой. Эти немногие знают, что король никакой не дурак, а монарх мудрый и щедрый. Впрочем, кому как повезло. Так вот эти немногие презирают уличные театры, поскольку, как им кажется, они знают истинное лицо короля. На самом деле ничего они не знают. Они лишь создали себе иллюзию, которая им удобна. Почему это иллюзия? Находясь от человека на расстоянии и зная его отрывочно, по редким поступкам нельзя быть уверенным, что созданный образ его полностью соответствует образу истинному. Выражаясь словами живописцев, как бы ни была хороша копия портрета она никогда не будет подлинником. Однако, эта иллюзия выгодно отделяет своих приверженцев от черни и приближает к более высоким сферам. Назовём её «Иллюзия для избранных». Итак, на один объект у нас уже есть две иллюзии, две лжи, различных между собой. А где же истина? Каков он настоящий король? Это знают не более десятка человек. Мать короля, его венценосная супруга, его братья, сестры. Хотя постой, если говорить о короле Франции, то и эти мало что знают. Няньки, гувернёры, фавориты, содержанки – вот те люди кто знают истину каков есть король. Но они не спешат ею делиться, да их всё равно никто не будет слушать. Всем остальным интересны только свои иллюзии, к которым они привыкли и которым легко находят подтверждения. Что остаётся в итоге? Как таковая истина остаётся известной очень малому кругу посвящённых лиц. Большей же части людей эта истина неизвестна, да и вовсе не нужна. В их богатом наборе иллюзий, из которых соткана картина мира, истины вообще может не быть. Справедливости ради скажу, что в случае с королём она всё же есть, пусть и никому неизвестная.
К чему я всё это пишу, ты хочешь спросить? Лучше бы мне озаботиться своей защитой в суде, не так ли? С каждым судебным заседанием, как и с каждой ночью, проведённой в замке мсье Жозефа, вердикт суда для меня становится всё яснее. Я не хочу об этом думать так же, как и тратить на бесполезные апелляции последние капли чернил. Однако, полагаю, что суд меня оправдает. Почему? Узнаешь позже. Ничем из того, что ты сейчас прочёл (я надеюсь!) я вообще не хотел ни с кем делиться и тем более дискутировать. Но понимаю, что должен успеть сделать это. Ты последний, с кем я бы хотел это обсуждать. Но и единственный. Потому прошу простить мне вольность делиться с тобой своими мыслями.