Всё шло бы предопределенным порядком, если бы в лоне самой Церкви не заводились смутьяны. Таковые одиночки находились всегда и везде. Церковь так же не стала исключением, причем ещё задолго до своего утверждения. Ещё не состоялись вселенские соборы, ещё не было ни Символа веры, ни канонов, а одни служители-пресвитеры уличали других в неправильности их понимания веры, в ереси. Позже едва ли не каждый вселенский собор отцов-основателей Церкви создавал каноны и догмы, а несогласных с ними вычищал из своих рядов.
Несмотря на многие усилия ортодоксальных блюстителей чистоты веры, во все последующие годы и века в Церкви всё же обнаруживались подобные смутьяны. Что само по себе было закономерно. Где ещё как не в Церкви могли проявиться незаурядные, мыслящие личности? С детства они обращали на себя внимание своими способностями, учились в церковных школах (других просто не было), имели возможность читать книги, первая из которых была Библия, и обсуждать с духовными наставниками многие вопросы мира и веры. В последствие, они, найдя свое призвание в служении Богу, принимали сан. Пытливые умом, они не останавливались в своих духовных поисках. На своей стезе они задавались новыми вопросами и пытались найти на них ответы. При этом могло статься, что верно найденные ответы не во всем соответствовали доктрине Церкви. И тут каждый решал сам, как ему быть дальше. Открыто или исподволь заявивший о своих подозрениях на несостоятельность доктрины навлекал на себя испепеляющий гнев ортодоксов. Порой смутьянов и еретиков проявлялось так много, что монолит Церкви был готов рухнуть. Однако волею Бога и усилиями римской курии (снова Рим?) вероотступники из Церкви изгонялись и изничтожались по одному, либо целыми общинами и провинциями. Сама же Церковь после подобных чисток становилась все сильнее и могущественнее. Даже великий раскол на рубеже тысячелетий не поколебал установившегося миропорядка. Тогда Церковь разделилась на западную Римскую католическую («добрые католики») и византийскую православную. Даже будучи разделенной Церковь продолжала властвовать над умами людей и судьбами мира. Несмотря на все перипетии раскола, курия Рима не выпустила из своих рук нити влияния и сохранила господство в Европе.
Правда, так бывало не всегда. Случалось, что и Церкви, не смотря на всё её могущество, приходилось признавать подчиненность своего положения. Вскоре после первых крестовых походов в Европе настали времена, когда многие невеликие княжества волею одного вождя стали объединяться в единые королевства. По доброй ли воле или по принуждению более сильного соседа. Корона де Кастилия, Арагон, Франция на континенте и Англия на острове – вот основные игроки, сплотившиеся под твердой рукой своих королей и вышедшие на европейскую сцену как наиболее цельные, оформившиеся государства. Их монархи, уверовав в свою силу, стали позволять себе больше вольности во всём и даже в отношениях с Церковью. В начале четырнадцатого века король Франции Филипп IV, взошедши на трон, настолько утвердился в своем авторитете, что сначала подчинил себе все французское духовенство, а после презрел верховенство и римской курии. Он устранил римского папу Бонифация VIII и на его место сам назначил своего папу-француза, перенеся Святой престол из Рима во французский Авиньон. И попутно разгромил орден рыцарей Храма – тамплиеров. Правда, спустя семьдесят лет Святой престол снова вернулся в Рим и всё вернулось на круги своя.