Будучи в этом заворожении, Мартин понял, что это шанс. Пускай, он не понимает, как это работает и работает ли вообще, не плод ли это его воображения или какой-то мираж. Но всё-таки шанс.
Дядя Луки было попытался дозваться до Мартина с неясной ему самому целью, но тот, совершенно отрешённый, казалось, дышащий какой-то мыслью, инстинктом, отталкивал от себя все голоса и вопросительные взгляды.
Он бегло осмотрелся вокруг, его взгляд остановился на дровах в камине, ещё совсем недавно, горящих там. Но, какое-то подсознательное предчувствие заставило его метнуть свой взгляд на большой деревянный стол, стоящий в комнате. Ему на мгновение показалось, что он уловил некую логику всего происходящего. И он подбежал к столу, который рьяно начал разламывать на куски. Его семья не понимала, что происходит, но они не стали мешать ему и ничего ему не говорили, лишь дядя, через ступор, подбежал помочь, со всем усердием крушить стол, который сам когда-то подарил.
Когда они доломали стол, Мартин сложил часть его в кучку на подобии костра, он подозвал всех к этой кучке. Он вплотную приблизился своим лицом к одному из торчащих обломков и начал вдыхать. В его голове начали мелькать какие-то образы, много-много самых разных образов, связанных с этим местом, с этим городом. Но сияние не появлялось, лишь то самое кипячение в том месте обломка, где он старался вдохнуть. Мартин выдохнул и затем прислонился вновь. Он начал вдыхать, что есть мочи и тогда разгорелось пламя.
Потоки сияния устремлялись вверх, пламя становилось всё сильней.
Мартин, тут же отскочивший от пламени, не мог оторвать от него маниакального взгляда. Всматриваясь, словно гипнотизируясь им, он стал приближаться к нему всё ближе и ближе. Все остальные стояли чуть в стороне и просто наблюдали за происходящим.
Для всех, кому довелось наблюдать рождение пламени (а это почти все выжившие), это стало ассоциироваться с каким-то таинством перерождения, когда независимо друг от друга люди переизобрели добычу огня, как в последствии об этом говорили, и всем это мгновенье запомнилось как чудо. Казалось, этот момент в душе каждого был одинаков — тьма, угасание, час полного отчаянья и затем, возникновение чего-то единственно живого. Маленький росток, зыбуче поднимающийся из дерева. Тёплый свет, который легко продирается сквозь мрак, сама жизнь, воплоти огненного сияния.
Мартин вытянул вперёд руку и медленно начал тянуть её к пламени, пока, наконец, не задел его. Он почувствовал тепло. Пламя совсем не обжигало его. Все окружающие безмолвно поражались увиденному.
— Я сейчас снова буду вдыхать это — Начал объяснять Мартин своей семье, обретя к своему удивлению, дар речи — Если со мной ничего не будет происходить, то вы все тоже садитесь к этому пламени и дышите им, понятно?
Все вокруг молча кивнули.
Мартин прильнул к костру. Он начал вдыхать пламя.
Он отчётливо чувствовал множество образов, так же, как до того со спичкой, но только сейчас отчётливей, ярче. Многие из этих образов ощущались ему очень знакомыми, но некоторые из них особенно, он невольно стал тянуться к ним и нашёл среди них самый яркий и чёткий.
Мартин очнулся у себя дома. В том же самом доме, но, только в таком, каким он был буквально с год тому назад. Он посмотрел на свои руки, на свои ноги. Он повсюду оглядывался, чувствовал тепло, видел яркие, наполненные жизнью, цвета. Он подбежал к зеркалу, и это был он, пускай одетый в множество тёплых лохмотьев, но он, воплоти.
Мартин начал смеяться, он хватался за голову, в нервном восторге ходя по комнате, не мог поверить своим глазам.
Это услышала Вишня, которая вышла с кухни и недоумеваючи смотрела на отца.
— С тобой что? — Спросила она — И когда это ты… и чего ты так разоделся?
— Вишня! — Прокричал Мартин — Вишенка моя!
Мартин подбежал обнять Вишню, но не успел он этого сделать, как вдруг всю её объяло пламенное сияние и вдруг на месте Вишни, одетой в пижаму, очутилась Вишня, укутанная в тёплое одеяло и так же разодетая в тёплые штаны и свитера по несколько штук друг на друга.
Теперь она выглядела иначе, как та Вишня, из настоящего — напуганная, с выпученными от шока глазами.
И Мартин, и Вишня стояли в замешательстве, но вскоре, на лице Вишни засияла улыбка и восхищение.