Свечи в высоких белых канделябрах были выставлены в форме полумесяца позади гроба. Неужели кто-то знал, что Эми всегда боялась темноты, боялась угрожающих теней и того, что могло в них скрываться, и именно потому здесь поставили эти свечи – чтобы успокоить ее? Или же они хотели просто соблюсти традиции и осветить лицо покойной?
Мягкие золотистые кудри сияли в свете свечей, обрамляя белое как воск лицо. Венок из шелковых лютиков венчал ее безупречные локоны – живые цветы очень скоро поникли бы и завяли в гробу. Прах к праху, пыль к пыли; ничто живое не вечно – ни цветы, ни прекрасные девушки, слишком молодые для того, чтобы умирать. Кто же сплел этот чудесный венок из желтых лютиков, кто уложил эти восхитительные кудри? Должно быть, тут не обошлось без любящей свою хозяйку мистрис Пирто. Я очень живо представила, как она сидит у камина, ослепнув от горя, ее слезы капают на руки с шишковатыми пальцами и выступающими венами, в последнем порыве любви пальцы ловко вырезают и сшивают вместе шелковые лепестки желтых цветов, которые всегда так нравились Эми. О, Эми обожала лютики, я помнила это еще со дня их свадьбы: тогда она несла в руках огромный букет этих полевых цветов, а голову ее венчала корона, украшенная их лепестками. Они же были вышиты золотом на кремовом атласном подоле ее платья – того самого, что было на ней и сейчас. Эми отправлялась в последний путь в своем подвенечном платье. Господи, хоть бы после смерти она встретила и полюбила более достойного, нежели тот, кого уготовила ей судьба при жизни!
– Любовь, – задумчиво молвила я, – бывает так добра к одним и так жестока к другим…
Это ее непостоянство – одна из непреложных истин самой жизни, для одних оно становилось благословением, для других же – страшнейшим проклятием.
Она сильно изменилась. Болезнь, мучившая молодую женщину в последнее время, оставила на ее лице свой пагубный след, который не укрылся от моего взгляда, хоть я и видела ее всего несколько раз. Трижды, если быть точной, при этом один раз – лишь издали. Впервые я увидела Эми в день ее свадьбы, мне тогда еще подумалось, что эта невысокая пухленькая блондинка, пышущая здоровьем, совсем скоро обзаведется кругленьким животиком, поскольку наверняка понесет. Я нисколько не сомневалась, что она будет рожать одного ребенка за другим. С такими полными грудями и пышными бедрами она, казалось, была просто создана для материнства и вскармливания младенцев. Однако вышло все совсем не так. Эми Робсарт не обрела ни семейного, ни женского счастья, не нашла она утешения и в радостях материнства, обошедших ее стороной. И вот теперь она лежит здесь, в гробу, мертвенно-бледная, изнуренная и исхудавшая – рак лишил ее всех женских прелестей, а остальное забрали жизненные невзгоды и несчастная любовь. Передо мной лежала женщина, чьи надежды и мечты умерли задолго до смерти ее тела.
День ее венчания, тот солнечный июньский день, должен был стать самым счастливым в жизни Эми. Я сама была тому свидетелем: я видела радость жизни в ее сияющих голубых глазах, ее лучезарную обаятельную улыбку, любовь и доверие, читавшиеся на ее светлом лице каждый раз, когда она смотрела на Роберта. Я чувствовала себя незваной гостьей на этой свадьбе, а кроме того, мне не давали покоя мучительные уколы ревности, посещавшие меня всякий раз, когда я смотрела на жениха и невесту; я завидовала им, завидовала Эми, точнее, завидовала тому, чего у меня самой никогда не будет, хоть и не была уверена, что мне это нужно. Я смотрела на нее, и в моей душе происходило нечто похожее на перетягивание каната, народную забаву, устраиваемую на ярмарках: одна часть меня хотела оказаться на ее месте, а другая – упрямо тянула канат на себя, напоминая о наставлении моей матушки, данном, когда мы с ней виделись в последний раз: «Никогда не сдавайся!» Перед моим внутренним взором представал призрак похотливо ухмыляющегося Тома Сеймура в распахнутом парчовом халате, стоящего у изножья моего ложа; его мужское достоинство восстало и отвердело, и вот он уже бросается на опьяненную лишь недавно пробудившейся чувственностью, смешливую и легкомысленную девчонку, какой я была тогда.