Я хотела защитить Эми, хотя уверена, что едва ли нашелся бы человек, который, узнав об этом, поверил бы в искренность моих намерений. Не могу никого в этом винить: если бы речь шла не обо мне самой, не поверила бы и я. Эта моя неудача хранилась в особом ларце за семью печатями в моем сердце, куда отправлялись все мои сожаления и раскаянья. Но я не могла уберечь Эми от союза, в котором любовь теплилась лишь в одном сердце, не в двух, равно как не могла я спасти ее и от рака, и от амбиций ее мужа, и от собственного жестокого кокетливого каприза, из-за которого я продолжала дразнить Роберта, держа его на коротком поводке. Я стала для него желанной целью, такой далекой и такой близкой одновременно, лишь изредка позволяя ему заключить себя в объятия, одарить поцелуем или приласкать, но каждый раз неизменно оставляя победу за собой. Я играла с ним, словно кошка с добычей, – так я вела себя со всеми своими воздыхателями; Роберт был особенным лишь потому, что я любила его. Но хоть чувства мои и были сильны, я не питала относительно него никаких иллюзий. Моя любовь к Роберту, что бы там ни думали остальные, никогда не была слепой, я всегда видела его насквозь, как будто взор мой был острее ястребиного и мне под силу было заглянуть в самую глубину души этого человека. Уже давным-давно жизнь научила меня не идеализировать любовь, и я считала, что это – удел поэтов и бардов. Мои былые иллюзии стали для меня суровым уроком – и учеба моя началась, лишь только я выбралась из колыбели. Отец. Шесть его жен, среди которых были моя мать и ее кузина, чья жизнь закончилась на эшафоте. Второй муж моей мачехи Том Сеймур[2], статный и безрассудный красавец, наведывавшийся по утрам ко мне в опочивальню, чтобы позабавиться со мной и поведать неопытной девице о строении человеческого тела способами гораздо более откровенными, нежели позволяли себе ученые мужи в своих трудах. Моя бедная, безумная, обманутая всеми сестра, никогда не знавшая любви и всю жизнь тосковавшая по Филиппу, королю испанскому. Холодный и властный сводный брат-испанец, добивавшийся меня за спиной собственной жены, одаривавший меня драгоценностями и даже приказавший проделать в стене моей комнаты едва заметное отверстие, чтобы подглядывать за мной, когда я принимаю ванну, переодеваюсь или пользуюсь ночным горшком. Все они оказались превосходными учителями, а я – необычайно способной ученицей, очень быстро осознавшей, что учиться можно не только во время занятий.
Я всегда буду любить Роберта Дадли, он был мне лучшим другом с тех пор, как мне исполнилось восемь лет, и стал бы – позволь я ему – пылким любовником и супругом, но что-то влекло и притягивало его гораздо сильнее, чем Елизавета Английская, королева-девственница – его путеводной звездой всегда было честолюбие. Мне прежде встречались люди, которых это эфемерное, манящее, сияющее светило сожгло дотла, и они всю свою жизнь шли за этой звездой, пытались поймать удачу за хвост, но лишь изредка удостаивались жалких крупиц и в большинстве случаев до самой смерти так и не достигли заветной цели. Да, Роберт служил лишь одному господину – собственному тщеславию, несмотря на все свои немаловажные достоинства: черные сверкающие глаза, неповторимая улыбка, перед которой не способно устоять сердце ни одной женщины, высокий рост, мускулистые ноги опытного наездника и одновременно нежные и сильные, грубые и ласковые руки, острый ум, очарование, образованность и страстность, умение ненавязчиво привлечь внимание к своей персоне и демонстрировать непревзойденные таланты на теннисном корте, балах и турнирах, потрясающая уверенность в себе и доблесть, которую он проявлял на охоте, в сражениях и подвигах за игорным столом.
2
Последняя жена Генриха VIII Екатерина Парр пережила супруга и вскоре вышла замуж за Томаса Сеймура – дядю малолетнего короля Эдуарда VI и брата всесильного тогда герцога Сомерсетского, лорда-протектора Англии.