— А теперь Крента, начальника лагеря! — потребовал другой узник.
Арен с угрюмым видом обернулся.
— Он устал, — бросил он. — Мы все устали. Оставь его в покое.
Рафа отвесил ему подзатыльник.
— Тебя не спрашивали, — небрежно, но с явственной угрозой произнес он, заставив Арена умолкнуть.
— Полегче, безмозглый южанин! — произнес Кейд добродушным голосом, поглаживая воображаемое брюхо и самодовольно усмехаясь. — Это уже слишком. Мы не в открытом море!
Приятель Рафы, узнав начальника лагеря, разразился хохотом, чем привлек внимание ближайшего стражника, который на ломаном оссианском рявкнул на них, призвав к тишине. Рафа с товарищем затихли, продолжая ухмыляться.
Кейд сердито зыркнул на Арена, словно говоря: «Зачем ты влез?» Арен хотел вступиться за друга, но в итоге ему самому влетело. Да ведь и Кейд оказался здесь лишь потому, что когда-то вступился за него. Арен пожалел, что вообще открыл рот.
Боль от подзатыльника, который отвесил ему Рафа, быстро растворилась среди других телесных страданий. Башмаки натерли ноги; после целого дня работы все мышцы ныли, а из-за похода за похлебкой он остался без отдыха. Зато, по крайней мере, набил живот и еще кое-чем поживился. В кармане ветхой фуфайки покоились шесть толстых сигар, которые Арен нашел у мертвеца. Неизвестно, откуда они взялись у заключенного, но ему они больше не понадобятся, а вот Арену могут принести большую пользу. В лагере курево ценилось высоко.
Они брели по тропе; слева простирался лес, а справа вздымались утесы. Дорога из рудника занимала немного времени. Вскоре сквозь завывания ветра они различили шум реки, а затем, обогнув горный склон увидели впереди место своего назначения.
Называлось оно исправительным лагерем, но на деле представляло собой обыкновенную тюрьму, расположенную на северном берегу реки, между водой и отвесными утесами. Со всех четырех сторон ее окружал грубый высокий частокол из толстых заостренных бревен. Внутри еще один частокол делил лагерь на две части. В той, что поменьше, находились казармы стражников, конюшни, почтовая станция и особняк начальника. Та, что побольше, отводилась для узников. В дальнем конце грязного двора вдоль частокола неровными рядами стояли бараки, в которых ночевали заключенные. Ближе к утесам находилось кладбище, а у южных ворот теснились постройки, где работали самые удачливые узники: поварня, мастерская, прачечная, нужники и лазарет.
На другом берегу реки находилось селение под названием Саллерс-Блафф, к которому от южных ворот вел каменный мост. Эта сонная деревушка, ютящаяся у самого леса, существовала исключительно для обслуживания лагеря и размещения солдатских семей. Сельчане разводили огонь в очагах, готовясь противостоять холоду наступавшей ночи; из печных труб поднимался белый дым, а хлесткий ветер относил его в сторону. Они собирались плотно отужинать теплым хлебом и жареным мясом да запить трапезу элем и вином. Узники с тоской смотрели через реку, завидуя тамошней сытой и теплой жизни. От тюрьмы до селения было не более сотни шагов, но оно находилось словно в другой стране.
Заключенные прошли сквозь восточные ворота и усталым шагом двинулись через половину, которую занимали стражники, мимо особняка, в обеденной зале которого начальник принимал гостей. Это было здание в строгом кроданском стиле, выстроенное над самой рекой на месте прежнего дома сельского головы. Каждый день оно напоминало узникам-оссианам, кому теперь принадлежит власть в их стране.
Арен мимоходом покосился на особняк и проклял жестокую судьбу, назначившую ему родиться оссианином. Если бы они с отцом были кроданцами, ничего подобного не случилось бы.
Вдруг его взгляд привлекло движение в одном из верхних окон. Там стоял человек, освещенный последними лучами меркнущего солнца, и взирал на вереницу узников. Арен содрогнулся, узнав это очкастое лицо.
Клиссен!
Их глаза на мгновение встретились, а потом охранитель развернулся и исчез.
«Клиссен, — думал Арен, съежившись под задней дверью поварни. — Неужто и вправду он?»
Дождь лил как из ведра, барабаня по крышам бараков и превращая землю в грязь. От кандалов Арен избавился — узников расковывали, когда они возвращались в лагерь, — но башмаки пропускали воду, ногам было холодно и мокро, из-за чего волдыри набухали еще сильнее. Жаль, что у мертвеца не оказалось крепкой обуви.
Обхватив себя руками, чтобы согреться, Арен смотрел сквозь зыбкую пелену дождя на вздымающуюся перед ним изгородь. Она окружала пространство, где содержались заключенные, и образовывала защитное кольцо перед внешним частоколом. В высоту она достигала всего семи футов, и при желании через нее можно было перелезть. Но смельчаков не находилось: между изгородью и частоколом обитала свора кроданских костоголовых псов, безжалостных убийц, способных растерзать человека на куски. Арен слышал, как один из них рычит и поскуливает неподалеку. Но даже если удастся миновать собак, вдоль частокола тянулся высокий помост, по которому расхаживали лучники, готовые застрелить всякого, кто отважится на побег.