Металлический каркас выдержал напор, и Даглас, хотя и оглушённый, отряхнул с себя осколки и камни, как собака воду, и вернулся к Йонесу, не желая его бросать.
Святой отец тем временем понял, что мало просто отбрасывать чучело от себя. Его надо ранить, вымотать, вскрыть так, чтоб все слабые места оголились сами собой, окроплённые кровью.
Глаза «ангела» наполнились густыми мазутными слезами, они же торопливо заструились по его лицу, рукам, рясе.
Он знает, ради чего страдает.
Ради мира.
Отец Йонес сгорбился, чувствуя кипящую живую боль внутри, отвратную, но такую близкую, привычную, он встретил её радушно, как давнего друга. Кислотно разъедающая вены кровь застыла, как превращённая в колкий лёд, всего на мгновение, прежде чем тело святого разорвала величественная бессмертная сущность.
Нечто до сумасшедшего благоговения мироточащее, светлое, явилось миру. На четырёх лебединых крыльях великан с десятком чёрных рук, ветвистыми рогами и запутавшейся в мокрых белых волосах прозрачной луной. Длинный острый хвост и огромные, глубоко утонувшие в искрящемся мраке, глаза на бесцветном, как маска, лице, дрожали мелкой рябью от стекающей воды. Оно ухмыльнулось, обнажив в удовлетворённой улыбке острые ровные зубы.
Постепенно оскал начал походить на хищный, когда Йонес ловко набросился на Дагласа, прытко перемахнул на его спину и впился толстыми когтями в металл плеч, внезапно ставший податливым из прежде абсолютно непробиваемого. Стальная чешуя смялась под пальцами ангела, и, скользнув вниз, тот лёгким рывком как камень бросил махину в стену заднего двора храма.
С дробящим череп лязгом и грохотом, словно небо обвалилось на землю, Даглас обрушился под обломки белого кирпича. Всё нутро натруженно болезненно пульсировало, беспокойная тряска не давала покоя, сознание шло мутными алыми вспышками…
Жарко до тления рассудка, но голова ещё не настолько пуста.
Даглас поднялся, грязно звеня отряхнулся, как собака от воды. Камни ледяными градом падали с его спины и застревали в длинных кривых ранах от когтей, сквозь которые шипело нервно скачущее пламя. Вместе с почти улёгшимся красным туманом поднимался невесомый едва видный пар от снега, сожжённого в пепел горячим телом монстра.
— Хорошо, это будет труднее, чем я ожидал… — Йонес недовольно повёл плечами и, оттолкнувшись от земли так резко и мощно, что плитка задрожала и треснула, опустился верхом на демона, яростно до омерзения вгрызся зубами в его толстую стальную шею и повалил вниз.
Даглас мотнул головой, освободился из захвата и вылез из-под врага.
— Почему ты так поступил с ними?.. — глухой и тягучий, словно из пустого колодца, голос на срыве выскользнул из горла чудища. Даглас знал ответ, но искалеченное сердце так нестерпимо саднило, что перед глазами неслась грохочущим тернистым потоком чёрная пелена, а тело ломалось на кошмарно распадающиеся лихорадочной болью куски.
Святой отец вытер губы от кипящей рыжими пузырями крови. Он не слышал, вернее, не хотел. Каждый демон должен сгинуть, твари не достойны сострадания, в агонии умрёт каждый, кто потакает дьяволу.
Он — мессия, он — защитник, он — властелин. Ни один человек под его началом не будет бояться, всё зло уничтожено, жертва принесена, дни подсчитаны.
— Я нужен тебе, я!.. — хромая на одну из лап, рявкнул Даглас, и с его глаз бурлящим потоком скатились кровавые слёзы, застывая и дымом впитываясь в сталь. — Убей меня, но оставь их в покое, прошу!
Демон попытался опасливо подойти ближе, с каждым шагом он катастрофически терял силы. Ноги не слушались, будто хлипко привязанные и безвольные деревянные брёвна, голова душно наполнялась противным визгливым шумом. Весь мокрый от гадкой бурой крови, но не сломленный.
Если его судьба умереть — он примет её, но с боем. Глупо воевать за жизнь, которая перестала иметь смысл, но это единственная благодарность, которую он может отдать девочкам посмертно.
— Ты будешь страдать так же, как души, которые ты загубил, — ангел расправил крылья, и волна морозного ветра, тоскливо воя, взмыла над крышами зданий.
Даглас не смог больше держаться. Вымотался, его мир разрушился и тихо добровольно утоп в чёрствой крови и слезах безумного отчаяния.
Образ дьявола пал, и перед Йонесом снова появился мужчина, облитый кровью, как красный измученный истукан солнечным светом, исполосованный гниющими под гнётом холода рваными ранами и совершенно седой. Белые растрёпанные волосы вились на ветру, словно пытаясь слететь с головы.